Что стоят ценности и убеждения?
Прежде чем анализировать данные категории, казалось бы, необходимо разобраться, что они из себя представляют.
Вот сёрфю интернет и встречаю: «Убеждения — это мировоззренческие элементы, которые придают человеку уверенность в своих взглядах на мир, знаниях и оценках реальности. Именно они направляют наше поведение, именно на их основе мы совершаем осознанные и неосознанные действия». В другом месте: «Ценности — это личностно значимые состояния объекта». Бла-бла-бла. Мура какая-то, написанная непонятно для кого. Постараюсь показать, что это полный бред.
Еще я перелопатил литературу, посвященную соотношению понятий ценностей и убеждений, но так и не нашел окончательного ответа. У одних авторов ценности и убеждения чуть ли не синонимы, у других одно порождает другое, у третьих одно является частью другого. А есть ведь еще очень много смежных понятий: принципы, установки, стереотипы, нравы, мораль и т.д. В общем, забил я на поиск «истинного смысла» всех этих хреновин. По мне, это не так важно. Куда важнее понять, почему мы держимся за некие свои мыслительные конструкты, и к чему это приводит. Поэтому мы пойдем другим путем.
Хотел также еще в начале поста задаться вопросом о том, рухнет ли мир, погибнет ли цивилизация, расколется ли небо и заквакают ли все жабы мира одновременно, если мы не будем придерживаться никаких убеждений, ценностей, принципов и т.п. Но потом поймал себя на мысли, а существуют ли вообще эти вещи в реальности? Понятно, что приведенные в вышестоящем абзаце понятия — всего лишь слова. Как говорится, о терминах не спорят, о них договариваются. А при желании можно договориться о чем угодно. Поиск в реальности существующих только в наших головах явлений сам по себе достаточен, чтобы оказаться в ласковых руках санитара бюджетной организации, причем надолго. Поэтому решил зайти с другого конца, а именно, познакомить некоторых из вас с реальностью, то есть с самими собой. Барабанная дробь…
Стэнфордский тюремный эксперимент
Как говорится, классика жанра. Дело было в Пиндостане. Суть в том, что один дядька, по имени Филипп Зимбардо, в 1971 году в застенках подвале факультета психологии Стэнфордского университета создал нечто похожее на тюрьму. В бутафорской тюряге было все необходимое: камеры, помещения для персонала и прочий антураж. Не доставало только зэков и вертухаев. Дело оказалось нехитрым: Зимбардо на материальное вознаграждение нанял студентов-добровольцев, часть из которых играла роль заключенных, а часть — охранников.
Он хотел проверить, как будет вести себя человек в условиях ограничения свободы, тюремных правил и навязанных извне сценариев поведения.
Так вот, заключенные и охранники настолько быстро прониклись правилами игры, что уже через сутки начали возникать по-настоящему опасные для жизни и здоровья «заключенных» ситуации. У каждого третьего охранника проснулись садистские наклонности, а заключенные оказались настолько подавлены происходящим, что двое почти сразу вышли из игры. Да и сам эксперимент закончился раньше положенного двухнедельного срока.
Есть некоторые интересные детали. Из 70 согласившихся участвовать в эксперименте парней Зимбардо отобрал только 24, как наиболее физически здоровых и психологически устойчивых, белых, принадлежащих к среднему классу. Впрямь, все как добры молодцы, как на подбор — кандидаты в элиту общества. Деление на «охранников» и «заключенных» было случайным, путем жеребьевки.
«Охранники» получили униформу военного образца цвета хаки, деревянные дубинки, которые они сами для себя накануне выбрали в магазине. Также они получили солнцезащитные очки с зеркальными стеклами, за которыми не видны были глаза. В отличие от заключенных, охранники должны были работать по сменам, а на выходные их должны были отпускать домой, хотя на деле, как затем оказалось, многие предпочли оставаться для сверхурочки.
Что касается заключенных, то им выдали безразмерные халаты, резиновые шлепанцы и отобрали у них нижнее белье. Каждому из заключенных был присвоен номер, пришитый к халату, по которому их и называли.
За сутки до эксперимента охранников собрали на брифинг, на котором их проинструктировали о недопустимости физического насилия в любой форме. В их задачи входил только систематический обход тюрьмы. Но Зимбардо еще дал установку на то, чтобы они предприняли все возможные меры для создания у заключенных чувства страха, тоски, ощущение абсолютно полной зависимости от тюремной системы.
Эксперимент почти сразу вышел из под контроля: охранники издевались над заключенными и оскорбляли их. Уже на второй день вспыхнул бунт. Охранники добровольно вышли на сверхурочные работы и подавляли мятеж по полному беспределу, даже нападали за заключенных с огнетушителями.
Затем охранники разделили заключенных на две группы, чтобы стравливать их друг с другом, а также заставляли их думать, что среди них есть «стукачи». Данные меры возымели огромный эффект, и затем уже крупных возмущений не происходило. Такой тактический прием Зимбардо применил по совету консультантов из числа реальных бывших осужденных, отбывавших наказание в американских тюрьмах.
Сначала физическое насилие состояло в том, что заключенных заставляли подолгу выполнять физические упражнения. Право умыться и принять душ превратилось в привилегию, некоторым заключенным приказали голыми руками чистить туалеты, у провинившихся отбирали матрасы и им приходилось спать на бетонном полу. Еще одним наказанием было лишение приема пищи.
Сам Зимбардо настолько влился в эксперимент, что узнав на 4-й день о возможном побеге, он из соображений «надежности» пытался перенести эксперимент в настоящее тюремное помещение при местном отделении полиции, но получил отказ, из-за чего был взбешен.
Примерно треть охранников проявила настоящие садистские наклонности, избивала осужденных ночью, пока, как думали садисты, выключены видеокамеры. Многие охранники были раздосадованы, когда узнали об окончании эксперимента.
По ходу эксперимента заключенным предлагали выйти из тюрьмы при условии, что они откажутся от оплаты за участие в нем, почти все заключенные согласились на это. Но это было надувательство, так как никого не выпустили. Как впоследствии пояснял сам Зимбардо, он сделал это только для того, чтобы показать, как участники эксперимента вжились в роль.
Заключенный под №416 пришел в ужас от происходившего и объявил голодовку, за которую его поместили в «ШИЗО». Сразу после этого перед остальными заключенными поставили ультиматум: или у них отнимут на ночь одеяла, или №416 всю ночь просидит в ШИЗО. Заключенные предпочли спать под одеялами. Правда, сразу после этого Зимбардо выпустил №416.
Наконец, самое главное. Зимбардо прервал эксперимент раньше намеченного срока не из этических соображений, а из-за того, что его невеста, Кристина Маслак, аспирантка факультета психологии, случайно узнала о творящихся безобразиях и поставила ультиматум уже перед Зимбардо: либо эксперимент будет окончен, либо их помолвка будет расторгнута. С огромным нежеланием на 6-й день эксперимент был прекращен.
Эксперимент Стенли Милгрэма
Этот драматический эксперимент был поставлен еще раньше, в 1963 году. Случилось сие событие в Йельском университете.
Милгрэм задался вопросом: сколько страданий готов причинить обычный человеку другому обычному человеку, причем совершенно невиновному, если само причинение страданий является рабочей обязанностью.
Организация эксперимента была такова. На стуле, по конструкции похожем на электрический, сидел человек (которому и надлежало испытывать «страдания»; он был подсадной уткой). Испытуемый, экспериментируемый (причинитель страдания из числа студентов) инструктировался о том, чтобы задавать страдальцу вполне себе невинные вопросы и получать от него ответы. Если ответ был правильным, задавался следующий вопрос, если неправильным, то экспериментируемый нажимал на кнопочку и по телу страдальца «проходил» электрический ток (испытуемый не знал о постановке всего этого спектакля). Важная деталь: и студент, и страдалец находились в разных помещениях и не могли видеть лиц друг друга. Общались они посредством громкоговорителей. Если ответа не было в течение 10 секунд, это надлежало расценивать как неправильный ответ.
Сначала пропускаемое напряжение было небольшим, но с каждым неправильным ответом оно увеличивалось на 15 Вольт, и об этом знал студент, нажимавший на кнопку. По мере увеличения напряжения «страдалец» все явственнее, в том числе стуками по стене, свидетельствовал о том, что ему «больно». Поэтому еще на довольно раннем этапе наступал момент, когда экспериментируемый отказывался дальше нажимать на кнопку, оправдывая это словами: «Ему же больно!» Однако профессор громогласно приказывал ему нажимать на кнопку при каждом неправильном ответе. При любом колебании со стороны экспериментируемого профессор всячески давал понять, что всю ответственность за последствия он берет на себя. Напомню, эксперимент был организован таким образом, что у студента не возникало сомнения в реальности происходящего.
Короче, 65% испытуемых «убили» другого человека, доведя напряжение до максимальных 450V только потому, что тот давал неправильные ответы на вопросы, и потому, что этого требовал профессор. Испытуемые продолжали выполнять указания профессора, несмотря на угрызения совести. Только 12,5% испытуемых остановились на напряжении 300V, когда от «жертвы» перестали поступать ответы и стуки в стену, 10% остановились на 315V, 5% на 330V, по 2,5% на 345, 360 и 375V. Получается, что за неправильные ответы при условии полного снятия ответственности за содеянное и требований со стороны авторитета другого человека готовы были убить 100% испытуемых, хотя перед началом эксперимента такой прогноз со стороны студентов факультета психологии был в отношении 1-2% людей, то есть в отношении среднестатистического количества садистов. Поразительно, но прогноз профессиональных психиатров был еще меньше: они полагали, что только 0,1% способны довести напряжение до предела.
Самое интересное состояло в том, что эксперимент был повторен в Австрии, Германии (прошло всего 18 лет после зверств немецких фашистов), Голландии, Иордании, Испании, Италии, и везде результаты оказались одинаковы. Эксперимент проводился также не только над студентами, но и отдельно над мужчинами и с женщинами, над другими категориями людей. Везде результаты были схожими. Говоря другими словами, никакие социальные характеристики не влияли на результат. Мы бы поступили так же.
Кстати, вот еще несколько любопытных фактов:
- испытуемый отказывался подчиняться человеку такого же ранга, как и он сам;
- испытуемый прекращал действия при конфликте авторитетов (один говорил «Жми!», другой — «Хватит!»);
- когда профессор и испытуемый, а равно испутыемый и страдалец, находились в одном помещении, степень послушания уменьшалась, когда в разных — увеличивалась;
- если в качестве страдальца была женщина, то число согласившихся на причинение сильных страданий сокращалось.
Мораль этих экспериментов такова: человек не чувствует угрызений совести ни за какие свои поступки, если он может оправдать их ценностями и убеждениями, которые поддерживаются обществом и государством, авторитетом начальника. Если вы думаете, что уж вы-то не такой как все или, на худой конец, у вас есть какие-то нравственные тормоза, то сильно ошибаетесь. В общем, не важно, считаем ли мы себя носителями каких-либо ценностей, куда важнее, какие правила социальной игры являются для нас обязательными, какой пример показывают нам авторитеты и окружение. Не важно, сколько времени на федеральных телеканалах отведено проповедованию ценностей. Куда важнее, сколько денег государство выделяет на медицину, пенсионное обеспечение, питание осужденных в колониях и т.п.
Ценностные ориентиры современного общества
Современная цивилизация выделяет свои приоритеты и систему стандартов, которые порождают новую культуру мышления, позволяющую формализовать отношение к реальности.
Технократы считают, что понятие ценности только вносит субъективный хаос в человеческую деятельность. Бытие становится иррациональным, неупорядоченным и неуправляемым. Выявление четких законов общественного развития и человеческого поведения, истинное их познание может, по их мнению, больше принести пользы, чем туманные рассуждения о неких ценностях, истинность которых, в силу их субъективности, установить практически невозможно. Социально-историческое время является тем критерием, который устанавливает жизненность тех или иных ценностей, производит их «естественный» отбор. Такие ценности закрепляются в общественном и индивидуальном сознании как «правда жизни» или, иными словами, как социальная истина.
Утеря ценностных ориентиров, случившаяся в результате кризиса христианства Нового времени, считает Г.С. Киселев, в итоге привела к образованию массового общества. Для него характерно, в первую очередь, господство масскультуры, т.е. вытеснение подлинной культуры на периферию жизни и предпочтение технических достижений цивилизации. «Безрелигиозные системы ценностей для человека не абсолютны, а относительны и потому в лучшем случае недейственны. Сегодня происходит вытеснение высокой культуры массовой или псевдокультурой, которая фактически вообще не признает необходимость ценностной системы, в результате чего нравственный релятивизм легко переходит в нигилизм» [1]. Именно псевдокультура играет основную роль, как в социализации человека, так и в дальнейшем формировании личности. Семья, школа в наше время не вполне реализуют функцию воспитания настоящей культуры, они не в силах конкурировать с масскультурой по целому ряду причин. Современная массовая культура является основным источником ценностей современной молодежи. Отсутствие нацеленности социальных институтов на нравственное воспитание дает свои результаты – духовную пустоту человека. Нравственная дезориентация формирует человека, открытого злу. Такого человека можно повернуть в любом направлении, в том числе и на преступления против жизни. Человек масскультуры – стихийный материалист–сенсуалист. Поскольку он живёт преимущественно материальными заботами, то и вопрос о смысле жизни, если он возникает, решается им в прозаическом ключе: вырастить сына, посадить дерево, построить дом, больше иметь денег, чтобы полнее удовлетворять чувственные запросы плоти.
Массовая культура имеет еще одно определение – «потребительская». Одной из основных ценностей является культ потребления, подаваемый как единственно возможный стиль жизни. Культ вещизма, получение удовольствия, желание «обладания» превратились для массы людей в смысл жизни. По мере научно-технического и информационного прогресса происходит обездушивание человека, и, следовательно, образуется философско-антропологический кризис. Человек созидающий превращается в человека потребляющего, а бытие, как творческое существование, становится сферой потребления. Жизнь человека приобретает четко ориентированный вещественный статус. Люди не только изобретают новые способы удовлетворения своих реально физических нужд, они также изобретают новые «нужды» — вещи несущественно важные для физического выживания, но сильно желаемые. Они убеждены, что не могут без них прожить. Автомобили и телевизоры стали для многих важны также как пища, одежда и кров — вещи, удовлетворяющие их реальные потребности. Люди заразились материальной жизнью. Сегодня процветают вещизм, утилитаризм, отрицание морали, жестокость, бездуховность.
Сегодня существует риск культурной унификации, «американизации» и «вестернизации», т. е. утверждения в качестве всеобщих культурных универсалий системы ценностей американской и западноевропейской культуры, активно внедряющихся посредством широкого распространения СМИ. Телевидение колонизирует разум людей и насаждает ложные ценности, такие, как гедонизм и вседозволенность. Вся структура рекламы основывается на обманчивой доступности предлагаемых товаров и услуг, что неосознанно приводит людей к представлению о жизни как о фантастическом мире, где все можно получить без особых усилий. Миллионы людей-роботов покупают определенные товары, повинуясь подсознательной информации, введенной рекламой в их мозг. Многие полностью теряют мораль, становятся преступниками, подражая героям кино и телевидения, повторяя преступления, смакуемые прессой. Часто в фильмах и телепередачах наглядно показывают, как лучше украсть, обмануть, ограбить. Люди утрачивают понимание того, каким должен быть человек. Внимание уделяется только имиджу, внешности и наличию материальных благ. Происходит подмена ценностей, когда о людях судят по тому, что у них есть, а не по тому, кем они являются. Люди все больше приобретают качество «иметь», утрачивая при этом свойство «быть» людьми с большой буквы. Опасность оглядки на Запад заключается не только в том, что россиянам навязываются новые жизненные и моральные образцы, а также в том, что искусственно разрушается историческая социокультурная система России, складывавшаяся веками. Вместо родной речи, богатой пословицами и поговорками наш язык засорен иноземными словами и блатным жаргоном.
Под угрозой разрушения находится то, что столетиями создавали интеллект, дух и талант нации — разрушаются старинные города, гибнут книги, архивы, произведения искусства, утрачиваются народные традиции мастерства. Мы живем в обществе ценностей, где принцип «культурного» нигилизма и отрицания культуры выдается чуть ли не за идеал.
Современное общество также ознаменовано активным процессом стилеобразования, характеризующимся, с одной стороны, появление новых для россиян культурных стилей, проникающих как с Запада, так и с Востока, а с другой стороны, стремлением современного человека идентифицировать себя с те или иным стилем жизни. Сегодня можно наблюдать такой феномен, как имитация стилей жизни иерархически других социальных групп. Особенности стилеобразований внутри русской культуры идентифицируются россиянами, заставляют пересматривать свои установки, нормы, традиции, что в целом приводит к появлению новых ценностей, способов и стилей жизни, языка искусства, моды, языка «говорения». Речевые проявления в повседневности сегодня — символ, знак, своеобразный имидж человека в массовом обществе. Сильные интонации, определенная вульгарность, простонародные выражения и инвективы составляют суть и смыслы бытового устного разговора, который, безусловно, отличается от письменного языка и от требований персонально сложившейся терминологии повседневно практической деятельности.
Так, Э. Тоффлер утверждает, что средства коммуникаций индустриального общества создали большое количество образцов – имиджей. Индивиду остается одна главная функция – выбирать из имеющихся образцов. Небывалый темп инноваций, породивший трактовку информационного общества как инновационного, настолько велик, что не оставляет человеку шансов осилить поставляемую информацию. Он теряет ориентацию и не может сделать выбор, в связи с чем останавливается на разовых предметах потребления, начиная с образцов одежды и заканчивая предметами искусства [2].
Сегодня рождается новый зритель, читатель, который, подвергаясь влиянию массовой культуры, требует другого искусства, которое должно вызывать у него не эстетические, а социальные эмоции. «Феномен моды в условиях массовой культуры становится «своеобразным орудием насилия, заставляя вместе с рекламой следовать ей независимо от желаний и финансовых возможностей» [3]. Нельзя не согласиться с У. Беком, что в классовых обществах бытие определяет сознание, в то время как в обществе риска сознание определяет бытие. [4].
На ценностные ориентации современного человека также влияют инновации. Радикальные инновации, преобразующие современную действительность, связаны с последней информационно-технологической революцией. К их числу следует отнести мобильную телефонную связь, электронную почту, глобальную информационно-коммуникативную сеть Интернет, различные реформы в политике, образовании, производство новых товаров, услуг и т.д. И человек приспосабливается к ним. Это весьма нетривиальная трансформация социальной реальности. Она влечет за собой изменения в различных сферах человеческой жизни. Многие исследователи, в том числе Т.А. Бондаренко, уверены, что, например, «в условиях все нарастающей виртуализации общества формируется личность с принципиально новыми социальными чертами и поведенческими проявлениями» [5]. Культура и искусство приобретают черты дегуманизации и демонизации. Нарушается исторический процесс культурной преемственности. Конфликт поколений трансформируется в их разобщенность и утрату национальных традиций. Молодежь ежедневно сталкивается с огромным потоком массовой пропаганды, впитывая далеко не гуманную информацию. По большей части эта негативная информация зомбирует личность, вырабатывает конкретные отрицательные установки, не развивает у нее позитивного мышления, что впоследствии влияет на ее действия и поступки.
Все это приводит к апокалипсическому настроению, ощущению завершенности истории, затерянности в мире, который воспринимается как чужой и враждебный. Современный человек, запутавшись в ценностях или не найдя их, оказывается в экзистенциональном вакууме. Это состояние особенно характерно для современной молодежи. Традиционные и укоренившиеся ценности разрушаются, а новые не каждый индивид способен распознать: положительное или отрицательное они несут в общество. Экзистенциональный вакуум связан со смыслообразующими ценностями: смыслом жизни, самореализацией и нравственным становлением жизни. Новое поколение сталкивается с обновлением культурных смыслов, с нормотворчеством. Потеря ценностей ведет к поиску нового, а чаще – к бегству от действительности. Молодежи, как впрочем, и всему обществу присуща растерянность, непонимание происходящего. Часто молодому поколению приписывают такие черты, как жесткий прагматизм, социальную незрелость, инфантилизм, агрессию. Доминантой их жизненных ценностей и поведенческих приоритетов является материальное благополучие. Жизненный успех связывается с предприимчивостью, умением заработать деньги, а не с талантом, знанием и трудолюбием. Переход общества к рыночным отношениям требует новых моделей поведения. Такие жизненные принципы, как «лучше быть честным, но бедным», «чистая совесть – важнее благополучия» заменились на «ты – мне, я – тебе», «время – деньги», «успех – любой ценой» и др.
Что касается семейных ценностей, то на первое место ставится независимость, карьера, положение в обществе. Семья же отодвигается в далекую перспективу, после создания успешной карьеры. По мере взросления меняются и коммуникативные ценности. Отношение к близким приобретает все более корыстный, коммерческий характер. Эгоистичный индивидуалистический настрой (сам за себя) ставится выше гуманных отношений, взаимопонимания, и взаимопомощи. Ориентация молодежи направлена на индивидуальное искусство жизни, в котором не предполагается заботы о родине, родителях, детях.
Западная культура по своей сути дегуманистична. Она формирует базовые ценности неолиберализма: бездуховность, эгоизм, успех и наживу любой ценой, жестокость и агрессивность в отношениях между людьми и социальными общностями. Эта культура также разрушает национальное общественное сознание. Очевидно, что эту культуру вытеснить из общекультурного поля сегодня невозможно. Наиболее целесообразно – использовать ее достижения в конструктивном направлении, развивать национальную развлекательную индустрию с ее гуманной духовной направленностью, минимизировать ущерб национальных духовных ценностей со стороны американской экспансии.
В современных условиях становится ясным, что человечество способно выжить, лишь воссоздав и поставив в центр своего существования систему абсолютных ценностей.
Литература:
- Киселев Г.С. Смыслы и ценности нового века.//Вопросы философии № 4. – 2006. – C. 3-12.
- Тоффлер Э. Метаморфозы власти: пер. с англ. / Э. Тоффлер. – М.: ООО «Изд-во АСТ», 2002. – 669 с.
- Мотрошилова Н.В. Идеи единой Европы: традиции и современность. //Вопросы философии № 11, 12. – 2004. – С. 3-18.
- Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну. /Пер. с нем. — М.: Прогресс — Традиция, 2000. — 384 с.
- Бондаренко Т. А. Трансформация личности в условиях виртуальной реальности. – Ростов н/Д: Издательский центр ДГТУ, 2006. – 51 с.
Человеческой личности не существует
Наше поведение зависит от двух компонентов: психологического опыта (что в голове) и ситуации (что снаружи):
ПОВЕДЕНИЕ = ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ ОПЫТ + СИТУАЦИЯ
Причем эксперименты Зимбардо, Милгрэма и многих других психологов показывают, что ситуация на поведение влияет куда больше, чем психологический опыт. Правда, с возрастом человек все больше в своем поведении опирается на собственный опыт, что представляет собой палку о двух концах: 1) уменьшается вероятность совершения ошибки, 2) уменьшается способность адаптироваться к новым ситуациям. Хотя определяющим фактором в поведении все равно остается ситуация, а не жизненный опыт.
Человек, считающий себя носителем каких-либо ценностей и принципов, гораздо хуже приспосабливается к жизни в новых условиях, хуже контачит с другими людьми, с трудом уживается в коллективе и т.д. Но самое интересное состоит в том, что постоянно получая из окружающей среды сигналы, заставляющие его поступиться собственными убеждениями, он неизбежно становится более агрессивен! Сам по себе. Вот почему мы так не любим «слишком правильных». Как сказал Александр Глебович Невзоров, «убеждения — верный признак глупости». А еще мне нравится пословица: «Принципиальность — высшая степень беспринципности». Во времена защиты каких-то там ценностей проливалось гораздо больше крови, чем когда на эти ценности было всем начхать.
Наш исторический опыт тяжелее, чем исторический опыт европейцев
На ваш взгляд, у россиян есть своя система ценностей — нечто такое, что принципиально отличает нас от немцев, французов или англичан?
Эдуард Понарин: Для начала давайте уточним, что такое ценности. Говоря по-простому, это то, к чему ты стремишься и с помощью чего оцениваешь, что такое хорошо и что такое плохо, что правильно, а что неправильно. Например, открыты ли мы новому и непривычному, готовы ли отказаться от своих личных пристрастий и привычек в пользу других людей или, допустим, ради сохранения окружающей среды. В этих двух измерениях россияне отличаются от европейцев довольно сильно. Хотя, конечно, европейцы бывают разные, там тоже есть и эгоисты, и люди консервативные. Но в чем действительно большое отличие, так это в том, что людей, которые открыты изменениям и не зациклены на себе, в Европе процентов 20, а в России 2. Россияне консервативны и склонны защищать самих себя, их не очень трогает то, что происходит с другими людьми, и то, что происходит с окружающим миром.
Вы так думаете?
Эдуард Понарин: Это подтверждается многолетними исследованиями, которые проводятся регулярно. Кстати, в своей консервативности россияне не одиноки. В Косово, например, лишь 1 процент населения открыт новому и не зациклен на себе. Внутри Европы тоже есть отличия. Скажем, в Северной Европе таких людей больше, в Южной — меньше, а в Восточной — ближе к России и Украине.
А почему россияне более настороженно относятся к любым переменам, чем европейцы?
Эдуард Понарин: Потому что наш исторический опыт тяжелее, чем исторический опыт европейцев. Во Второй мировой войне на территории СССР, в отличие даже от Центральной и особенно Западной Европы, массово уничтожалось гражданское население. А до этого были чудовищные потери в период Гражданской войны, в годы коллективизации и массовых репрессий. А совсем недавно, в 1990-е годы, цвел бандитизм. То есть отношение к человеческой жизни и ее ценность в России были не такими, как в сытой и безопасной Европе. Вот потому-то европейцы более расположены к переменам — они не боятся, что станет хуже. По той же причине им легче иногда пренебречь своими интересами в пользу других людей, окружающей среды или даже домашних животных.
Как формируются ценности и убеждения?
Опять выручат данные эксперимента. На этот раз Соломона Аша.
Речь идет о еще раннем времени — 1951 год. Студентов попросили поучаствовать в «проверке зрения». На самом же деле необходимо было проверить реакцию одного студента на ошибочное поведение большинства других членов группы. Все участники группы, кроме испытуемого, были подсадными утками. Всего в группе (вместе с испытуемым) было 7 человек. Им по порядку показывали две карточки: на 1-й была изображена одна вертикальная линия, на 2-й — три, из которых крайняя (С) была той же длины, что и линия на первой карточке.
Испытуемому нужно было ответить на вопрос, какая из линий на 2-й карточке была той же длины, что и линия на 1-й карточке. Студенту показывали 18 пар карточек, то есть он давал 18 ответов. Причем ответы он давал последним в группе. На первые два вопроса все члены группы отвечали правильно. Но начиная с третьего, все подсадные утки (6 из 7) давали один и тот же неправильный ответ. Испытуемый сразу же приходил в замешательство, нервничал. Однако пока вся группа добиралась до 18-той пары карточек, еще 3 раза подсадные утки давали правильные ответы. То есть всего они дали 12 из 18 правильных ответов.
По результатам эксперимента 75% подопытных согласились с ошибочным мнением большинства хотя бы в одном вопросе. Общая доля ошибочных ответов составляла 37%.
На втором этапе эксперимента были созданы контрольные группы, где не было подсадных уток. Там ошибочный ответ дал лишь 1 человек из 35.
Еще для чистоты эксперимента заговорщики давали разные ответы, в таком случае испытуемые гораздо чаще были уверены в собственной правоте (они и в самом деле были правы). Согласитесь, очень похоже на эксперимент Милгрэма (или наоборот, учитывая год проведения эксперимента). Когда независимых испытуемых в группе было двое, количество ошибок падало в 4 раза.
Что все это означает? Мы верим в истинность чего-либо не потому, что проверили это на собственном опыте, а потому, что так «все говорят».
Кстати, а вы когда-нибудь видели картины Рубенса, на которых изображены обнаженные женские тела? Если еще нет, погуглите. Там ведь у всех изображенных женщин даже не первая стадия ожирения. В то время женщины с параметрами 90-60-90 считались тощими и поэтому не привлекали такого мужского внимания, как сейчас. В XIX веке в России в некоторых купеческих городах девушка считалась очень красивой, если у нее были черные от кариеса зубы, поскольку это свидетельствовало об употреблении ею большого количества сахара, то есть подтверждало высокий имущественный статус (сахар в то время был очень дорогим).
Тут, ведь, что главное понять. Речь идет не просто о каких-то эстетических предпочтениях. В эксперименте Аша испытуемые действительно начинали верить, что права «толпа», они отказывались верить собственным глазам. Современники Рубенса и тех девушек-купчих испытывали сексуальное возбуждение от складок жира и гнилых зубов. То есть все принципы, ценности и убеждения мы впитываем из общества до такой степени, что они меняют наши даже наши рефлексы.
Итак, ценности и принципы не даны нам с рождения, они имеют исключительно субъективную природу.
Здесь необходимо внести еще один уточняющий момент. Существует два типа установок (ценностей, убеждений):
1) те, которые совершенно не причиняют ни вреда, не приносят добра другим людям (сексуальная ориентация, вкусовые, эстетические и познавательные предпочтения);
2) те, которые влияют на других людей.
Что касается первой группы установок, то в любом здоровом обществе до них ни у кого не должно быть никакого дела. Как говорится, каждый глюк имеет право на жизнь, если он жизнеутверждающий. Это сфера privacy, личной жизни, личных предпочтений каждого человека, вторжение в которую должно быть квалифицировано как хамство, а в некоторых случаях даже как преступление. Что нам красиво, что некрасиво — обществу наплевать. Куда интереснее обсудить другую группу ценностей. Начнем исследование с вопроса о том, зачем они нам нужны.
Ценности и психологическое состояние современного российского общества
Как известно, ценности любого общества традиционно связаны с его ментальностью — глубинным пластом общественного сознания, совокупностью коллективных представлений, содержащихся в сознании ценностей, моделей поведения и стереотипных реакций, характерных для общества в целом. В специальном исследовании были выявлены десятки значимых ценностей Российского государства, характерных в том числе для русской ментальности, сгруппированные в 12 универсальных ценностных блоков. Труд, душа (духовность), коллективизм, нематериальные ценности, любовь (семья, дети), инновационность, альтруизм, терпимость, ценность человеческой жизни, сопереживание, креативность, стремление к совершенству (табл. 1).
При этом было выявлено, что перечисленные базовые для Российского государства ценности имеют универсальный для всего человечества характер.Отметим, что эти ценности в целом свойственны российскому обществу и в прошедшем, и в настоящем. Например, бóльшая часть населения декларирует коллективистские ценности (рис. 1), преимущественно нематериальную мотивацию деятельности (рис. 2) и выражает стремление к помощи ближнему (рис. 3).
Рис. 1. Ценность коллективизмаРис. 2. Жизненные цели и планы россиян
Рис. 3. Ценность альтруизма (Источник: World Values Survey, 2005–2008)
Что касается отношения россиян к традиционным ценностям, то большинство склоняются к их поддержке (и их доля постепенно увеличивается), а не к ценностям инициативности и предприимчивости (рис. 4).
Рис. 4. Отношение к традиционным ценностям (2011 г.)
Нравственные ценности, укорененные в национальном менталитете, традиционно связываются с религией. Большинство россиян считают себя верующими и относятся к ведущей конфессии — православию. По данным опросов Левада-Центра, проведенных в 2009–2012 гг., количество людей, относящих себя к православным, в среднем составляет 77%. Религия для россиян — это скорее национальная традиция и свод нравственных правил, чем собственно вера (рис. 5).
Рис. 5. Религия для россиян (данные опросов ВЦИОМ 2006 и 2008 гг.)
При этом религиозность россиян носит поверхностный характер: для того чтобы участвовать в религиозной службе, посещают церковь только 11% россиян; для того чтобы исповедаться и причаститься — 7% (рис. 6).
Рис. 6. Религия для россиян (данные опроса Левада-Центра в ноябре 2012 г.)
Таким образом, среди тех людей, которые называют себя верующими, не так уж много тех, кто действительно практикует ту или иную религиозную традицию. Согласно данным Левада-Центра в 2012 г., 73% опрошенных россиян считали, что многие хотят показать свою причастность к вере и церкви, но мало кто верит по-настоящему. Большинство россиян (54%) доверяют РПЦ, но по данным социологических опросов лишь небольшое количество респондентов (18%) считают религиозные институты ответственными за нравственно-духовное состояние общества. В то же время 48% опрошенных в 2012 г. согласны с тем, что только в обращении к религии, к церкви общество может найти сейчас силу для духовного возрождения страны. 58% согласны с тем, что в трудные периоды истории России Православная церковь спасала страну, и сейчас она должна это сделать снова. Экспертное сообщество «Российский сетевой интеллект» в целом критически оценивает реальное влияние РПЦ на российское общество: 37% полагают, что православная церковь оказывает влияние только на своих прихожан, в то время как 31% оценивают влияние церкви как незначительное (рис. 7).
Рис. 7. Оценка экспертным сообществом «Российский сетевой интеллект» реального влияния РПЦ на российское общество
Вместе с тем 24% опрошенных считает, что РПЦ оказывает большое влияние на россиян. Таким образом, церковь после периода вынужденной отчужденности еще не смогла взять на себя роль духовного поводыря российского общества. Каково отношение современных россиян к нравственным нормам и правилам? Довольно большое количество людей продолжают считать нравственные нормы незыблемыми: 55–60% (по данным 2007 г.). Однако так думают прежде всего люди среднего (кому уже за 35) и старшего возраста. Примерно пополам разделились мнения тех, кто считает высшей целью достижение личного благополучия (50,5%), и тех, кто считает более важным нравственные традиции и веру (42,5%). Представления о важнейших качествах достойного человека на протяжении десяти лет (1997–2007 гг.) не претерпели существенных изменений. Это порядочность, преданность семье и терпимость (рис. 8).
Рис. 8. Качества достойного человека (данные опросов ВЦИОМ 1997 и 2007 гг.)
Рис. 9. Безнравственные действия (данные опроса ВЦИОМ 2007 г.)
В 2007 г. респонденты ВЦИОМ указали, что самыми безнравственными действиями они считают наркоманию, плохое воспитание детей, жестокое обращение с животными и пьянство (рис. 9). Примерно одинаково разделились мнения о супружеской измене: 48% не видят этому никакого оправдания, а 44% с ними не согласны. Среди этих действий есть и такие, которые каждый третий или пятый респондент считает допустимыми в некоторых случаях либо требующими снисхождения. Это пьянство и алкоголизм, 19% считают их иногда допустимыми, а 4% призывают отнестись к ним снисходительно. Обогащение за счет других (18 и 4%), проституция (13 и 9%), хамство, грубость, нецензурная брань (23 и 3%), публичное проявление неприязни к людям иной национальности (22 и 7%), деловая необязательность (22 и 7%), дача и получение взятки (29 и 4%). Согласно опросу Левада-Центра (август 2012 г.), злоупотребление алкоголем считают морально неприемлемым 64% респондентов; курение марихуаны — 78% опрошенных; увлечение азартными играми — 56% респондентов (из них 24% считают, что это не вопрос морали); уклонение от уплаты налогов — 53% (из них 24% также считают, что это не вопрос морали); супружескую измену считают неприемлемым 58%, многоженство — 73%, секс вне брака — 23%; аборт — 36%; получение взятки — 63%, дачу взятки — 56%. Несмотря на довольно терпимое отношение к гомосексуализму, доля негативно оценивающих идею разрешения однополых браков существенно возросла за период 1995–2005 гг. с 38 до 59%. По данным ВЦИОМ 2012 г., 74% россиян считают гомосексуальность пороком, и уже 79% выступают против легализации однополых браков. При этом 86% опрошенных ВЦИОМ в 2012 г. поддерживают введение запрета пропаганды гомосексуализма среди несовершеннолетних. Согласно опросу Левада-Центра (август 2012 г.), гомосексуализм считают морально неприемлемым 81% опрошенных. Нецензурная лексика широко распространилась в России, где, по данным опроса ВЦИОМ 2008 г., ее использует 61% граждан. 42% россиян вынуждены слушать нецензурную брань в своем ближнем кругу (данные ВЦИОМ 2012 г.). При этом абсолютное большинство россиян (80%) считают использование матерных слов в широкой аудитории недопустимым. Но вместе с тем мат стал «рабочим дискурсом» значительной части молодежи, хотя в данном плане студенчество, по-прежнему, воспринимается как ведущее себя более цивилизованно, нежели основная часть молодого поколения. Таким образом, ценности россиян остаются достаточно традиционными и консервативными. В российском обществе повышается ценность безопасности, порядка и законопослушности, поэтому эти вопросы, в том числе о психологической безопасности, так активно обсуждаются в обществе. Несмотря на стремление к нравственным ценностям, судя по показателям многих социологических исследований, российское общество переживает ценностный и нравственный кризис. Так, семья для российских граждан остается последней ценностной точкой опоры и номинируется в качестве главной ценности (рис. 10).
Рис. 10. Ценности россиян (данные опроса ФОМ 2000 и 2011 гг.)
Рис. 11. Уровень ценностной деструкции в России («0» — полное разрушение) (данные World Values)
При этом большинство населения не только опасаются наступления ценностного кризиса (рис. 12), но и считает, что он уже произошел, либо предполагают высокую вероятность его наступления в ближайшем будущем (рис. 13).
Рис. 12. Опасения населения в отношении утраты моральных ценностей и т. п. (данные опроса ВЦИОМ 2010 г.)
Рис. 13. Вероятность утраты моральных ценностей и т. п. (данные опроса ВЦИОМ 2010 г.)
Это свидетельствует об ощущении населением моральной деградации в обществе и его обеспокоенность потерей нравственных традиций. Согласно опросам Левада-Центра, кризис морали, культуры и нравственности большинство респондентов относят к острым общественным проблемам. В 2010–2011 гг. эта проблема тревожила, соответственно, 28 и 29% опрошенных. Это подтверждается и данными Института социологии РАН (2011 г.), согласно опросам которого моральное состояние общества в 2000-е гг. получило лидирующую позицию среди сфер жизни общества, в которых положение дел в течение этих лет ухудшалось, обогнав при этом такие сферы, как уровень жизни, состояние социальной сферы (здравоохранения, образования, культуры), борьбу с коррупцией и состояние правопорядка. При этом моральный упадок характеризуется как основной вектор, направляющий и определяющий развитие общества в последние 20 лет. При внимательном изучении современной России можно увидеть процесс ментальной динамики, основанный на заимствовании «западных», американских ценностей, на обращении к историческому наследию через «русские» и «советские» ценностные образцы, а также основанный на инновациях через формирование новых, так называемых «российских» культурных образцов. Все эти ценности и образцы сосуществуют в России и составляют полистилистическую мозаику современного российского менталитета. Однако в результате верхушечных политических преобразований над другими элементами доминирует именно заимствование. Навязываемые ценности, не воспринимаемые основной массой населения, порождают кризис между существующими ментальными моделями и пришедшими стереотипами. В наибольшей степени этой ситуации оказываются подвержены верхние слои и низы общества, многочисленные маргинальные группы населения. Впрочем, с точки зрения ментальных деформаций эти два уровня российского общества изначально самые уязвимые. Поскольку такие социальные болезни, как алкоголизм и наркомания, можно считать значимыми индикативными характеристиками общества, рассмотрим подробнее имеющиеся данные по данным заболеваниям в России. Согласно данным Росстата, потребление учтенного алкоголя на душу населения в стране выросло с 5,38 л абсолютного алкоголя в 1990 г. до 10 л в 2008 г., или в 1,8 раза. Однако согласно данным ВОЗ уровень потребления алкоголя в литрах чистого этанола на душу населения (в возрасте 15 лет и старше) выше. В 2005 г. он составил 11 л учтенного потребления и 4,7 л неучтенного. По другим социологическим данным, уровень потребления алкоголя на душу населения в 2010 г. составил около 18 л. Несмотря на значительное сокращение регистрируемых случаев заболеваемости, уровень алкоголизма и психических расстройств в России по-прежнему остается высоким. По данным Росстата, в 2008 г. число больных алкоголизмом, взятых под диспансерное наблюдение с впервые в жизни установленным диагнозом, составило 173,4 тыс. человек (на 24% меньше, чем в 2003 г.); а в 2011 г. — 138,1 тыс. человек (на 20% меньше, чем в 2008 г.). Всего же в 2011 г. больных алкоголизмом в России зафиксировано в количестве 2 млн человек. Численность наркоманов, взятых под диспансерное наблюдение с впервые в жизни установленным диагнозом, по данным Росстата, в 2003 г. составляла 22,9 тыс., но в 2007 г. увеличилась до 30 тыс. человек. Однако начиная с 2008 г. их число снизилось и в 2011 г. составило 21,9 тыс. человек. Всего же в России наркоманов в 2011 г. зафиксировано 342 тыс. человек (в 2003 г. — 349 тыс. человек). Как можно убедиться из табл. 2, на фоне других стран, в том числе западного ареала, Россия занимает ведущие позиции по показателям состояния общества, свидетельствующим о его деградации и, как следствие, о падении уровня нравственности.
Возвращаясь к вопросу о ценностной характеристике состояния российского общества, следует отметить, что существуют данные о том, что в нашей стране большее, в сравнении, например, с США, число респондентов утвердительно отвечают на вопрос о том, может ли человек нарушать закон и при этом быть правым. А число лиц, считающих, что законы нельзя нарушать ни при каких обстоятельствах, т. е. подлинно законопослушных, по крайней мере на словах, в течение последних 15 лет практически не меняется и составляет 10–15%. Наблюдается заметная деформация ценностных основ мировоззрения молодых людей. Согласно опросу Института социологии РАН, уже 55% молодых людей (т. е. большинство) готовы переступить через моральные нормы, для того чтобы добиться успеха. Значительная часть молодежи считают приемлемыми проституцию, обогащение за счет других, хамство, пьянство, дачу и получение взятки, аборт, супружескую измену. Самой приемлемой из указанных в табл. 3 аморальных практик для россиян является практика сознательного обмана кого-то для достижения своих целей.
При этом в среде молодежи ее противниками являются лишь чуть более трети, а прибегали к ней 41–45% молодежи (и 27% россиян старше 35 лет). Таким образом, обман ради наживы считается в среде молодежи нормой.Это очень показательно, поскольку данная сфера регулируется только нравственными нормами и не поддерживается законодательными ограничениями и запретами. Не являются противниками дачи взяток более половины опрошенных в возрасте до 36 лет, а 18–22% представителей разных возрастных когорт признают, что сами давали взятки. Таким образом, молодежь активно включена в поле неправовых и социально не одобряемых взаимодействий, а их толерантность к таким практикам выше, чем у старшего поколения. Российская молодежь достаточно негативно относится в массе своей лишь к употреблению наркотиков, хотя и в этом отношении толерантность ее к соответствующей практике на 19% выше, чем в группе старше 35 лет (рис. 14).
Рис. 14. Доля противников безнравственных действий в различных возрастных группах (данные ИСПИ РАН, 2011 г.)
В целом же доля противников безнравственных действий с годами увеличивается. Доля противников употребления наркотиков выросла с 79 до 90%, использования сексуальных связей в корыстных целях — с 71 до 77%, уклонения от уплаты налогов — с 45 до 67%. Изменились ценностные ориентиры большей части российской молодежи. Богатство (59%) и успех (40%) предпочитаются семье (29%) и достоинству (18%) (рис. 15).
Рис 15. Иерархия ценностных ориентиров российской молодежи
Рис. 16. Выбор между моралью и успехом (данные ИСПИ РАН, 2003 и 2011 гг.)
Доля населения, предпочитающего успех любым моральным нормам и принципам, равенство доходов, положения, условий жизни равенству возможностей, возрастает (1.5.17).
Рис. 17. Динамика ценностных ориентаций россиян (данные ИСПИ РАН, 1993, 1995, 2003 и 2011 гг.)
В целом можно констатировать, что ценностные предпочтения российского общества являются постоянными, однако современные идеи, продвигаемые в информационном пространстве, в значительной степени оказали воздействие на сознание молодежи, как обладающей меньшей психологической устойчивостью и гибким нравственным стержнем, и поэтому в первую очередь подпадающей под их действие. Пока это не изменило общей картины ценностных ориентиров общества. К первому выбору в альтернативе ответа на вопрос к чему должен стремиться человек (к душевной гармонии или доходу), склоняется подавляющее большинство опрошенных всех возрастов — уровень 85% и выше (см. рис. 17). При этом даже среди молодежи данный уровень не опускается ниже 75%. Что касается вопроса, что является более важным — равенство доходов или равенство возможностей для проявления способностей человека, то большинство отдает предпочтение равенству возможностей (60% опрошенных в 2011 г.), а среди молодежи до 30 лет — 67–68%. Оторванность подрастающего поколения от своей национально-культурной идентичности также является свидетельством нравственного кризиса. 73% молодежи и 80% старшего поколения уверены, что современная молодежь мало интересуется историей и культурой своей страны и ориентирована преимущественно на западные ценности. Кумирами для молодых россиян являются рок — и поп-звезды, успешные бизнесмены и герои телесериалов. К началу 2000-х гг. во взрослую жизнь вступило поколение, ментальность которого определяется в значительной мере асоциальными ориентирами (табл. 4).
Представителям старшего поколения также стала свойственна прежде всего материальная заинтересованность в выборе будущей профессии для своих детей. На вопрос «Кем бы вы хотели видеть вашего сына (дочь, внука)?» респонденты отвечали следующим образом (табл. 5).
При сравнительном анализе предпочтений молодых россиян с предпочтениями сверстников из Западной Европы обнаруживается более высокая степень развращенности российской молодежи (рис. 18).
Рис.18. Данные опросов российской и британской молодежи на предмет нетерпимости к сексуальной распущенности (% лиц с негативным отношением к различным проявлениям половой распущенности)
Нельзя не упомянуть об экстремистских настроениях среди молодежи. Согласно анализу, проведенному Институтом социально-политических исследований РАН 2008 г., экстремальные настроения четко прослеживаются в их жизненных ориентациях. Об этом можно судить по тому, каковы у молодых людей представления о современности. В качестве экстремального проявления рассматривалась важность собственного превосходства над другими. Подобное представление о современных критериях социальной продвинутости разделяют две трети (59,8%) молодежи. Высокий уровень экстремальности радикальной направленности по данному показателю проявляется среди 15,5% молодежи. Регулярно констатируется и неуважение нынешней молодежи к старшим. Широкое распространение приобрел такой феномен, как эйджизм, охватывающий негативные стереотипы в отношении старости и старения, а также соответствующие дискриминационные практики, что обостряет взаимоотношения между возрастными поколениями. При всем разнообразии подобных явлений, а также процессов, характеризуемых приведенными выше статистическими данными, их можно подвести под общий знаменатель, которым служит комплексная и системная моральная деградация современного российского общества, обладающего, однако, устойчивыми традиционными ценностями. Как сами россияне оценивают изменение морального климата за последние 10–15 лет? Большинство респондентов (60–80%), согласно опросу ВЦИОМ, считают, что он изменился в худшую сторону. Примечательно, что, по данным ВЦИОМ за 2005 г., собственное окружение россияне оценивают существенно более позитивно, чем общество в целом, из чего следует, что общество предпочитает видеть проблему где-то вовне, а не внутри себя. При этом 66% опрошенных россиян в 2008 г. не удовлетворены тем, что происходит в стране в области морали и нравственности. Опросы Левада-Центра, проведенные в 2009–2010 гг. также показывают, что начиная с 2001 г., около 75% россиян не удовлетворены тем, что происходит в области морали и нравственности. При этом 44% опрошенных считают, что за последние 10 лет уровень морали в обществе снизился; 26% опрошенных среди наиболее острых проблем нашего общества назвали кризис морали, культуры, нравственности. Согласно опросам Левада-Центра (2006–2011 гг.), касающимся наиболее острых общественных проблем России, кризис морали, культуры и нравственности к таковым относят: в 2006 г. — 26% опрошенных; в 2008 г. — 30%; в 2010 г. — 28%; в 2011 г. — 29%.
Как именно меняется нравственный климат? По мнению россиян, резко выросли цинизм (57%) и агрессивность (51%), а ослабли традиционные для российской нравственной традиции товарищество (52%), бескорыстие (59%), душевность (62%), доброжелательность (63%), патриотизм (65%), доверие (65%), честность (66%) и искренность (67%) (рис. 19).
Рис. 19. Как изменились за последние 10–15 лет моральные качества людей, которые вас окружают (данные опроса ВЦИОМ 2005 г.)
Среди основных причин аморализации в постсоветской России можно отметить разрушение привычной идеологической и социальной системы, которое привело к кризису общественной морали и популяризации криминала, псевдолиберальное понимание свободы как несоблюдения любых правил и запретов, как разнузданности и безответственности, а также игнорирование традиционного для России единства обучения и воспитания молодого поколения. Это сказывается на психологическом состоянии общества. Согласно опросу Левада-Центра (декабрь 2012 г.), у россиян проявились и окрепли следующие чувства: усталость, безразличие (37%); надежда (30%); растерянность (19%); ожесточение, агрессивность (18%); обида (13%), зависть (12%); отчаяние (12%), страх (12%). При этом, согласно опросу ВЦИОМ, проведенному в 2010 г., утрату моральных ценностей, безнравственность, распространение наркомании, порнографии, проституции, азартных игр и т. п. считают вероятными в нашей стране в ближайшем будущем 63% опрошенных. Беспокойство по этому поводу (вплоть до сильного страха) испытывают 83% опрошенных.
Фрагмент 1-ой главы монографии «Государственная политика защиты нравственности и СМИ»
Вернуться на главную
*Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации: «Свидетели Иеговы», Национал-Большевистская партия, «Правый сектор», «Украинская повстанческая армия» (УПА), «Исламское государство» (ИГ, ИГИЛ, ДАИШ), «Джабхат Фатх аш-Шам», «Джабхат ан-Нусра», «Аль-Каида», «УНА-УНСО», «Талибан», «Меджлис крымско-татарского народа», «Мизантропик Дивижн», «Братство» Корчинского, «Тризуб им. Степана Бандеры», «Организация украинских националистов» (ОУН), «Азов», «Террористическое сообщество «Сеть», АУЕ («Арестантский уклад един»)
Зачем нужны ценности и убеждения?
Они нужны нам только для того, чтобы использовать их в качестве своего рода инструмента для удовлетворения самых различных своих потребностей.
Представьте себе ситуацию. Муж пришел с работы, снял верхнюю одежду и ушел умываться в ванную. В это время жена берет в руки неосмотрительно оставленный им мобильный телефон, читает входящие смски и, о ужас, из-за некоторых входящих откровений начинает подозревать мужа в измене. Она может закатить ему скандал сразу, может продолжить наблюдение, неважно. Главное, что она начнет его, кобеля этакого, осуждать. И большая часть женщин ее поддержит: «Все мужики козлы, им только одного надо!» А ничё, что подсматривать чужую переписку неправильно? Можно, конечно, пуститься в долгие рассуждения о том, что у мужа грех, а жены маленький грешок, но это все риторика. А если мужчина по-настоящему влюбился, если он женился не по любви или жена достала его своими скандалами? А если она действительно отдала ему лучшие годы своей жизни, вынула из пропасти алкоголизма, нарожала детишек? Короче, не пытайтесь отыскать здесь истину, даже если вы имеете дело с конкретной жизненной ситуацией.
Мораль, нравы, ценности — это всего лишь дубина, которую мы используем для того, чтобы наказать, оскорбить или даже погубить другого человека. Это средство, которое обычно используется тогда, когда нет других способов удовлетворить собственные потребности. Если бы у той же женщины на примете был приятный ей мужчина, она, скорее всего, ко всему отнеслась бы гораздо спокойнее. Могла бы вызвать мужа на откровенный разговор, а могла бы и отпустить на все четыре стороны. В любом случае, повторюсь, ни одна норма морали, ни одна ценность, даже самая общечеловеческая, не способна учесть все нюансы конкретной ситуации.
Есть такая интересная штука, которая называется фундаментальной ошибкой атрибуции. Автор понятия Ли Росс — профессор опять Стэнфордского университета. По сути речь идет о двойных стандартах по отношению к себе и к другим. Суть ее достаточно проста: если плохой поступок совершили мы, то почти все мы найдем себе оправдание, а если другой человек, в особенности если он нам неприятен, то причину греха мы будем видеть в нем самом. То есть опять же это свидетельствует о том, что любая мораль, ценности, убеждения — это дышло, которое оправдывает наши потребности, причем не всегда осознаваемые. В ценностях самих по себе нет никакой ценности (пардон за тавтологию), они хороши только выяснения отношений.
Если не ценности, то что же?
А тут и думать нечего: мы добрые (моральные, духовные, нравственные и пр.) только тогда, когда нам это выгодно.
Эксперимент с добрым самаритянином
1973 год. Семинаристам духовной академии (опять Штаты) рассказывают притчу о добром самаритянине. Напомню, мораль ее такова, что рядом с нами всегда может оказаться человек, которому нужно протянуть руку помощи. Можно долго философствовать о добродетелях, но их нужно подтверждать реальными делами, а не пустым трепом.
Вслед за этим группу семинаристов разделили на две части. Первая часть получила задание сделать доклад на тему притчи о самаритянине. Вторая часть должна была прочитать эссе на тему о преимуществах при поступлении на работу. Доклады и эссе должны были быть прочитаны перед студентами в другом корпусе университета. Но по дороге в другой корпус каждый семинарист по отдельности наталкивался на человека, с которым «случался» эпилептический припадок (подсадной актер). Важный момент: эксперимент был организован так, что у семинаристов было ограничение во времени: нужно было поспешить к студентам с чтением доклада.
В результате только 10% испытуемых остановились перед «несчастным» для оказания помощи. Остальные 90% не сделали этого, оправдываясь отсутствием времени. Причем результаты оказались одинаковыми в обеих группах. За то, когда у испытуемых не было ограничения времени (просто прогуливались по территории универа), процент оказавших помощь был в несколько раз выше.
Вывод: мы добрые только тогда, когда нам это выгодно. Эта выгода не обязательно должна быть материальной или какой-то иной, извне. Она может быть спрятана в глубинах нашей психики. В порядке, так сказать, собственного тщеславия: «Ах, какой я хороший!». Но вот быть хорошим перед самим собой или перед ждущей тебя кучей людей — здесь приходится делать выбор, и он чаще всего в пользу быть хорошим для других. Почему? Да потому, что это важнее. Подумать о себе хорошо я всегда успею, а вот другие люди ждать не будут. Миром правят не ценности, а выгода.
Что под капотом машины ценностей?
Наше поведение определяется не ценностями, а тормозом, который есть в башке. Если точнее, то речь идет об участке головного мозга, который называется префронтальной корой. Префронтальная кора отвечает за нашу способность планировать последствия своих действий, как бы заглядывать в будущее, планировать его. У детей она не развита. Процесс ее развития (миелинизации) завершается к 23-25 годам. Это последняя по времени зона миелинизации коры головного мозга. Поэтому просчитывать отдаленные последствия своих социально значимых поступков человек научается в сравнительно позднем возрасте. Она, эта способность, конечно есть и у детей, но развита она очень слабо: ребенок планирует свою деятельность сначала на несколько минут, затем, по мере взросления, на несколько часов, дней и т.д. вперед, то есть обучается этому постепенно.
Многим подросткам бесполезно объяснять о пользе для будущего хорошей учебы в школе только потому, что они это хорошего будущего в упор не видят. Даже многие из тех детей, кто хорошо учится, делает это не из тех соображений, что он закладывает основы будущей карьеры, а потому, что мама (папа, бабушка и т.д.) за тройку или Марьиванна за несделанную домашку ругать будет. Сегодня или завтра, а не через 10 лет. Говоря другими словами, такие дети очень часто хорошо учатся из-за страха, обусловленного повышенным по сравнению с другими детьми уровнем тревожности, а он, как уже известно, определяется определенным уровнем гормонов, то есть генетически. Этакие трусишки по жизни. Вот почему у многих школьных отличников судьба складывается неважно.
В возрасте 4-5 лет ребенок планирует всего на несколько минут вперед, о чем свидетельствует известный многим психологам зефировый тест. Ребенку говорят, что, вот, на блюдечке, лежит зефирка. Ее можно скушать прямо сейчас, а можно подождать 20 минут. Если ребенок вытерпит эти 20 минут, сдержится, то потом он получит еще одну зефирку, если не выдержит — звиняй, довольствуйся малым. На это время детей предоставляли самим себе, наблюдая за ними только через скрытую камеру. Чего только некоторые дети не вытворяли, чтобы отвлечь себя: один мальчик ходил по кругу и пел песенки, другой принял стойку на голове, кто-то выкручивал себя пальцы. Выдержали испытание не все. На этом дело не закончилось. Ученые стали мониторить развитие этих детей дальше. Всего эксперимент длился лет двадцать. И вот, оказалось, что те дети, которые успешно выдержали испытание в малолетстве, намного лучше затем учились в школе, поступили в намного более престижные учебные заведения и лучше их закончили, чем те, кто на зефировом тесте сорвался. То есть различия в размере и строении префронтальной коры наблюдаются у нас уже в детском возрасте. Чем она лучше развита, тем выше шансы точно просчитать последствия своих поступков со всеми, как говорится, вытекающими.
Мы свободны от всяких ценностей, принципов, морали и нравственности, но у любого нашего поступка будут последствия. Это не лозунг и не призыв, это описание реальности. Чтобы мы ни делали, мы создаем последствия наших действий.
Если мы при выборе варианта чего-то не учитываем, сильно упрощаем ситуацию, поддаемся эмоциям, мы тем самым закладываем мину замедленного действия. Такое последствие обязательно будет. Одно дело, если мы эти последствия замечаем. Благодаря заметности последствий мы хоть чему-то можем научиться. Например, понапрасну обидев человека он может нам все высказать в лицо, а то и физиономии съездить, космы повыдергать. Следующий раз сто раз подумаем, прежде чем сказать такое. И совершенно другое дело, когда последствия наших плохих поступков мы не замечаем. Обидели человека почем зря, а спустя годы он, став нашим начальником и затаив у себя внутри уже даже не обиду, а легкую досаду от той самой ситуации, может не предложить нам более высокую должность. Мы даже не узнаем, что потеряли. Или такой пример: мы не поздоровались с соседом по лестничной площадке, потому что не заметили его, а завтра он не обратит внимания на выроненную нами из карману связку ключей, со всеми вытекающими. Поэтому даже у ментального бездействия есть последствия. Долбанет, обязательно. Самое страшное, что незнамо где.
Ладно, еще пример. Наорали на 3-летнего ребенка за шалость. Тем самым нашу с ним коммуникацию мы перевели на эмоциональный уровень, особенно если ор вошел в систему. Ни мы, ни он об этом не договаривались, так сработали наши инстинкты. К тому же тех, кто орет, ребенок не воспринимает как авторитета. Вожаки, лидеры не орут. Раз мы давим на его эмоции, то и он будет с нами общаться посредством эмоциональных манипуляций. Как? А вот когда ему будет лет 13, то когда мы ему будем очередной раз читать мораль, он захлопнет у нас перед носом дверь своей комнаты, из дому уйдет, задержится допоздна на улице, чтоб мы поволновались. Способов поиграть на наших нервах у него более чем достаточно, и поделом нам.
То же самое можно сказать про взаимоотношения на работе. Если начальник срывается на подчиненного ором, плетет интрижки, пусть ждет проблем. А они прилетят, вопрос времени.
Не нужно манипулировать людьми, лучше научитесь манипулировать собой. Так вы сможете сделать из себя все, что захотите, покажите пример другим, а это и есть самый лучший способ повлиять на них.
Манипуляция собой
Нужно научиться создавать ситуации, которые будут обрекать нас на то поведение, которое нам нужно. Странно? Нисколько. К примеру, решил кто-то начать заниматься физкультурой: бегать по утрам или в тренажерный зал ходить. Как показывает опыт, 80% людей забрасывают это дело уже через месяц, а 97% в течение следующих двух месяцев. Почему? Да потому, что последствий всех этих потугов не видно или они весьма незначительны. Чтобы более-менее накачаться, нужно отходить в зал как минимум год, при этом сидеть на довольно строгих диетах, не пить, не курить и т.д. Поэтому возникает вопрос: зачем?
Следовательно, нужно создать такую систему, чтобы отказаться от тренировки или выхода на беговую дорожку было невыгодно. Как? А вот тут нужно включать фантазию. Как пример, познакомиться с единомышленниками, которые не дали бы сачковать. Чтобы, если когда нет настроения, они вытащили вас из дому на коротком поводке. Да, кстати, и вы должны будете выполнять такую же функцию — тащить в зал тех, у кого сегодня на это «не стоит». В итоге можно создать самоподдерживающую систему. Нужно создавать ситуации, которые будут нас обрекать на то поведение, которое нам нужно.
Психотерапевты давно знают, что эффект от их процедур тем выше, чем больше стоимость лечения. Почему? Работает все тот же механизм: раз я заплатил(а) столько денег, значит нужно, чтобы получилось. И, как ни странно, получается. А за бесплатно нет смысла тужиться.
Хотите похудеть? Поспорьте с кем-нибудь на крупную сумму, что вы это сделаете. А если не сделаете, то все деньги перейдут тому, с кем вы поспорили. Только не мелочитесь. Гарантий на 100% нет, то вероятность резко повышается. Потому что это единственное, что работает.
Свобода как ценность. Проблема свободы
Философская аксиология, занимающаяся анализом ценностей (с греч. «аксио» – ценность), определяет сущность человека как существо, ищущее и реализующее смысл. Человека не просто интересуют объекты, но и их значимость для него. Человек их не только изучает, он оценивает их с точки зрения необходимости, использования для удовлетворения материальных и духовных потребностей. Значимость и есть сущность ценностного отношения. Следовательно, ценностью является все, что имеет для человека определенное значение, личностный или общественный смысл. Ценности имеют бытие не сами по себе, а лишь в связи с человеческой деятельностью, где индивид выступает в качестве субъекта духовно-культурного бытия. Ценности родились в истории культуры как некие духовные постулаты, помогающие человеку устоять в жизненных перипетиях и испытаниях, как представления о желаемом в человеке и образе его жизни. Одним из таких постулатов является свобода.
Свобода – высшая духовная ценность, универсальное и всеобщее понятие культуры, наличие которой позволяет человеку действовать исключительно по собственному волению, без внешнего принуждения. Свобода есть фундаментальное качество человека, определяющее его как личность. Именно благодаря свободе человек приобретает способность не просто приспосабливаться к окружающей действительности, но и преобразовывать ее в соответствии со своими целями. Условия природного и социального бытия навязывают личности определенные рамки поведения, поэтому абсолютной свободы личности нет и не может быть ни в каком обществе. Личность может обрести лишь относительную свободу, когда она познает условия своего бытия и овладеет ими. Поэтому свобода включает многоаспектные формы проявления: внутренняя и внешняя свобода, свобода воли, свобода выбора, интеллектуальная свобода, свобода творчества, нравственная свобода и т.д.
Следует различать свободу «как универсалию культуры», степень ее функционирования в обществе, фиксирующую возможность деятельности и поведения в условиях отсутствия внешнего целеполагания (демократизм и нетоталитаризированное государство) и свободу «как свободу воли» – внутреннюю способность человека к самоопределению в своих действиях. Начиная с Эпикура, свобода в истории философии трактовалась по-разному. В античности свобода – атрибут природного и космического порядка. В религиозной философии истинная свобода лишь у Бога, человек наделен минимальной свободой: его путь божественного самоопределения или греха. С Нового времени (Спиноза, Гегель, марксизм) свобода рассматривается либо как «познанная необходимость», либо как изначальная автономность человеческой личности (Кант, Шопенгауэр, Ницше, Бердяев и др.).
Так или иначе, свобода всегда располагается между двумя крайними полюсами: фатализмом и волюнтаризмом. Фатализм практически исключает свободу из деятельности человека (стоики, религиозная философия). Волюнтаризм расширяет понимание свободы до полной субъективности, анархии и произвола. Начиная с Канта и иррационалистической философии середины XIX в., в толковании свободы выделялись два основных аспекта: свобода как «свобода от» и свобода как «свобода для». Первую можно определить как внешнюю свободу, а вторую – как внутреннюю свободу. К первой (внешней) многие мыслители (Шопенгауэр, Джемс и др.) относили физическую, политическую, экономическую, социальную свободу; ко второй (внутренней) – нравственную, интеллектуальную, духовную свободу.
Внутренняя свобода рассматривается как возможность и способность человека быть самостоятельной, ответственной и творческой личностью, обладать волей принятия решений, делать свой собственный выбор и нести за все ответственность. Ответственность – неотъемлемый спутник свободы, ибо наша свобода обязательно затрагивает интересы других людей. То есть, осуществляя свою свободу, мы не должны забывать, что при этом так или иначе ограничиваем свободу другого. Зависимость между свободой и ответственностью прямо пропорциональна: чем больше свободы, тем больше ответственности. Быть ответственным труднее, чем быть свободным. «Бегство от свободы» (Сартр, Бердяев, Фромм), как боязнь свободы, отказ от свободы, связано, прежде всего, с боязнью ответственности, с неспособностью и нежеланием индивида нести ее. Личностный и социальный конформизм (пассивная согласность со всем и вся, отсутствие критичности и собственного мнения, подчиняемость воли) есть проявление несвободы и, как следствие, нежелание нести ответственность и стремление переложить ее на другие плечи.
Наиболее конкретным выражением внутренней свободы выступает нравственная свобода. Она является результатом не просто воли, а доброй воли. Нравственная свобода связана с ситуацией морального выбора, с поступками, с осознанием их последствий, с нравственной оценкой своей деятельности. Объективной предпосылкой нравственной свободы является высокий уровень нравственного сознания субъекта. Уровень нравственного сознания основывается на таких качествах как самодостаточность человека, духовная устремленность, личностная зрелость. Обладая этими характеристиками, человек становится способным самостоятельно, повинуясь собственным убеждениям и воле, совершать те или иные поступки. Способность к моральному выбору говорит о зрелости личностного развития.
Зрелое моральное сознание (этические знания, личные убеждения, мотивы, идеалы и самооценки) позволяет самому индивиду контролировать, внутренне мотивировать свои действия, самостоятельно давать им обоснования, вырабатывать целую линию поведения. Моральный выбор – это всегда движение между различными возможностями как внутри нормы, так и между следованием норме или ценности и ее отрицанием. Для личности выбор далеко не всегда бывает легким и органичным. Особенно он не прост в так называемых «пограничных ситуациях» (экзистенциализм вводит это понятие), когда выбор идет между ценностями, одинаково значимыми для человека, или когда выбор связан с риском для здоровья, для самой жизни.
Моральный выбор зависит как от объективных, так и субъективных условий. К объективным условиям относятся такие, которые не зависят от человека, они созданы эпохой, временем, общественными интересами, конкретной ситуацией, ценностными установками общества. К субъективным относятся возможности самой личности: зрелость и уровень морального сознания, волевые характеристики, степень убежденности и интереса личности, уровень ее духовности в целом. В ряде этических теорий проповедовался, как уже отмечалось выше, моральный фатализм: добро – это «жить незаметно» – скептики; жить согласно природе, не суетясь и не пытаясь преодолеть того, что ею предназначено – стоики; зло можно преодолеть только следуя предначертанности пути Богом – религиозная этика и т.д.
Моральный фатализм абсолютизирует факт объективной обусловленности человеческого поведения и утверждает, в конечном итоге, что от человека не зависит ни добро, ни зло. Моральный волюнтаризм, напротив, исходит из абсолютизации свободы в нравственной деятельности. Волюнтаристы считают, что в творении добра или зла человек ничем не связан и абсолютно все в его воле. Моральный волюнтаризм – крайнее выражение этического релятивизма и субъективизма. В философии позиции этического волюнтаризма занимали экзистенциалисты, Шопенгауэр, Ницше, Бергсон и др.
Нравственная свобода – это воля свободного духа, направленная на благо, на добро. Поэтому неслучайно духовная и нравственная свобода часто употребляются как синонимы. Состояние наиболее полной духовной и нравственной свободы наступает тогда, когда осознанность перерастает в убежденность, в необходимость следовать нравственному закону (И. Кант), а духовность и нравственность становятся внутренней сущностью человека.
Ты мне — я тебе
Напоследок, еще один момент. Если другой человек от отношений с нами получает максимум, мы тоже получаем максимум. Можно сказать: «Не кричите на детей». Но если вы не знаете, зачем это надо, рано или поздно вы сорветесь. Но если вы будете знать о последствиях этих действий, вы не будете орать не потому, что на вас нашла блажь, а потому, что вам это будет невыгодно.
Можно придумывать себе любую социальную роль, но если она не поддерживается ситуацией, отношениями с другими людьми, она поломается. Вопрос времени.
Вывод: ценности, убеждения и принципы мешают нам жить, потому что они неэффективны. Нужно всегда думать о последствиях своего поведения.
А вот, собственно, и источник всей этой информации:
Кому несподручно смотреть видео, читайте текст.
Вернемся к пропаганде
Можно ли пропагандировать ценности? Как мы видим на примере дня семьи и верности, можно. Эффективно ли это? Да это вообще не работает.
Ценности можно прояснить. Узнать. Достать из себя. Но ими невозможно “заразиться” от другого. Ценность – это то, что в тебе было, есть и всегда будет. Именно поэтому не работает пропаганда семьи и верности – потому что это ценности, которые либо в тебе есть, либо нет.
Пропаганда, как мне кажется (оставим в стороне ее негативную коннотацию и сосредоточимся на прямом смысле – распространение определенных взглядов), может быть эффективна только в отношении определенного поведения или навыков. В этом смысле каждый из нас переживал такую родительскую пропаганду, когда нас учили чистить зубы и делать уроки. Но есть примеры и государственной пропаганды.
Скажем, в двадцатых годах прошлого века власти прививали домохозяйкам мысль о том, что надо мыть посуду в горячей воде. Эта мысль встретила сопротивление (что это за горячая вода? Предки всегда мыли в холодной! Зачем она?), но, как видите, прижилась со временем.
Или же можно вспомнить пропаганду рыбьего жира в СССР. Сейчас люди старше 35 лет, вспоминая рыбий жир, морщатся, однако именно пропаганда рыбьего жира как профилактики дефицита витамина D в свое время cпасла страну от тотальной эпидемии рахита (в послевоенные годы с едой было трудно, дети не получали всех необходимых веществ, и рахитом заболевал почти каждый второй).
Однако не всякое поведение можно привить. А только то, что соответствует – тадам! – ценностям. Почему употребление рыбьего жира внедрилось так широко? Потому что за этим стояла ценность: здоровье.
То же самое мы наблюдаем и в других сферах. Почему некоторые начинают бегать, и быстро бросают, а некоторые – продолжают бегать и даже усиливают тренировки? Потому что результаты этих действий не приводят первых к глубинным ценностям (или даже вступают с ними в противоречие, да! Например, кто-то воспримет тренировки как угрозу своей свободе, а эта ценность для него глубже, чем хорошее самочувствие), а вторые, наоборот, чувствуют полноту жизни.
Это не про то, что вторые правы, а первые нет, или наоборот. Это про то, что ценности разные.
Теперь вернемся к вопросу семьи и верности. Мне кажется, что, когда люди говорят о пропаганде, то имеют в виду именно поведение, а не саму ценность. Государству нужно, чтобы были крепкие семьи, женатым/замужним нужно, чтобы их супруг хранил им верность. Это все поведение. Но поведение – это следствие ценности, а не наоборот. Если у человека нет ценности верности, он не будет хранить верность (или будет, но недолго).
Или же та же самая “гей-пропаганда”. Когда говорят о пропаганде гомосексуальности, имеют в виду поведение, а не ориентацию, именно потому, что воспринимают ориентацию как поведение. Очень грубо это выглядит так: он начнет делать так, значит, он станет таким. Здесь идет подмена понятий, о которой я говорила в статье про язык-прим: когда мы действие переносим на идентификацию (пример с Петей-двоечником).
Пропаганда может быть эффективной, если она касается действий, которые связаны/ведут к нашим ценностям. Если они не связаны, то хоть обпропагандируйся. Можно обвешать весь город баннерами с Петром и Февроньей, но от этого не станет больше верных жен и мужей.
