Взгляды, изложенные в книге Р. Д. Лэнга и А. Эстерсона «Безумие: семейные корни», вызвали немалый интерес профессионального сообщества и широкий отклик, так как являются радикальными и противоречат общепринятой точке зрения на такое известное заболевание, как шизофрения. Между тем, идеи подкреплены исследованием, которое было проведено авторами в 1956 году.
«Поймите, друзья, я ничего не знаю о том, кто я и откуда попал в тёмный мир. Я помню себя только при дворе моей прекрасной королевы. Я думаю, она спасла меня от каких-то злых чар и привела сюда из великодушия… Даже и сейчас я под заклятием, от которого только она может меня освободить. Каждую ночь наступает час, когда разум мне изменяет, а вслед за разумом и тело. Я становлюсь таким бешеным, что мог бы броситься на лучшего друга и убить его, если бы не был связан. А потом я превращаюсь в чудовище, в огромного змея, голодного, гнусного и злого… Так мне все говорят, и это, конечно, правда, ибо она говорит то же самое.» Клайв С. Льюис «Серебряный трон. Хроники Нарнии».
Революционные идеи в психиатрии
Основная идея, освещаемая в книге — это связь душевных заболеваний, в первую очередь шизофрении, с семьей больного, а если еще точнее, то их происхождение оттуда.
Авторы книги делают революционное для своего времени заявление: шизофрения, по сути, не является существующим заболеванием, это набор симптомов, вероятно, частично или полностью социально обусловленных. Они по сути полностью отрицают шизофрению как диагноз, предлагая вместо нее нечто другое.
«Мы используем выражение «шизофреник» для обозначения человека, чей опыт проживания или поведение клинически рассматриваются как проявления «шизофрении». Иными словами, личности с таким диагнозом приписываются такие опыт проживания и поведение, которые не являются просто человеческими, однако они являются результатом некоего патологического процесса, процессов психического и/или физического происхождения. Совершенно очевидно, что «шизофрения» – явление социальное, поскольку по крайней мере один процент населения может быть диагностирован как «шизофренический», если эти люди проживут достаточно долго» [1, С. 11].
В поддержку своей теории Лэнг и Эстерсон приводят первые работы по исследованию шизофрении тех времен, когда эта болезнь только была описана и профессиональное сообщество еще не приняло этот диагноз как данность, многие авторы выражали оправданные сомнения, что такую болезнь стоит выделить. Среди них Е. Блейлер (E. Bleuler) со своей монографией «Daementia praecox oder Gruppe der Schizophrenien», 1910 г. («Dementia praecox, или группа шизофрений», Dementia praecox от лат. – Ранее слабоумие).
Исследование Р. Д. Лэнга и А. Эстерсона
Для исследования было отобрано 11 женщин, которым был официально поставлен диагноз «шизофрения». Авторам книги это количество кажется вполне достаточным для подтверждения своей теории.
В течение всей книги развивается идея о том, что поведение испытуемых, определяемое врачами как проявления шизофрении, на самом деле вызвано теми дисфункциональными отношениями, которые сложились в их семьях. Такое поведение было естественным и единственно возможным для них в данной ситуации, ведь им, по сути, не оставили другого выбора. Ознакомившись с представленными в следующих главах случаями, можно сделать вывод, что это действительно так или очень близко к тому.
Стоит отдельно сказать пару слов о выборке: все испытуемые — молодые (до 30 лет) женщины, выросшие в полных семьях со средним и высоким достатком. У них не обнаружены какие-либо органические нарушения, они не подвергались нейрохирургическим операциям. У части из них первые признаки шизофрении проявились еще в детстве, у остальных — в подростковом возрасте и старше. Всем им был официально установлен диагноз «шизофрения» на основании выраженных симптомов:
- галлюцинации;
- бред воздействия, преследования, параноидальный бред и т. д.;
- несвязность мышления;
- когнитивные расстройства;
- кататония;
- расстройства аффективно-волевой сферы;
- нарушения поведения.
Все пациентки были госпитализированы для лечения в психиатрической больнице. Список препаратов, назначенных им, подробно не сообщается, однако указано, что некоторым назначался электрошок.
Проводились интервью с пациентками и их семьями, вместе или по отдельности. Для каждого случая приведен список, состав и количество часов интервью, а также наиболее интересные части из них, позволяющие раскрыть суть отношений пациенток с их родными.
Пространство исцеления жизни. Личный сайт Елены Барымовой
Михаил Прасс
Двойная связка (англ. double bind) — концепция, играющая ключевую роль в теории шизофрении, разработанной Бейтсоном и его сотрудниками в ходе проекта Пало-Альто.
В основе двойной связки лежит парадоксальное предписание, аналогичное парадоксу Эпименида, то есть основанное на противоречии классификации и метаклассификации. Пример такого предписания: «Приказываю тебе не выполнять моих приказов».
Парадокс Эпименида, он же «парадокс лжеца»
Исходная (древняя) формулировка представляет собой рассказ о том, как некий Эпименид, уроженец острова Крит, в пылу спора воскликнул: «Все критяне — лжецы!». На что услышал возражение: «Но ведь ты сам — критянин! Так солгал ты или нет?».
Если предположить, что Эпименид сказал правду, то выходит, что он, как и все критяне,- лжец. А значит, он солгал. Если же он солгал, тогда получается, что он, как и все критяне,- не лжец. А значит, он сказал правду.
Современные варианты сводятся к следующему противоречию. Если я лгу, значит, говоря это, я не лгу. Значит, говоря это, я говорю правду. Если я говорю правду, то утверждение «я лгу» — правдиво. И значит я все-таки лгу. Как бы ни ответить на вопрос — возникнет противоречие.
Некто произносит: «Я сейчас лгу. Солгал ли я в предыдущей фразе?» Или просто: «Я лгу». Есть еще варианты: «Я всегда лгу», «Лгу ли я, когда лгу?»
Стоит различать двойную связку и просто механическое сочетание двух одновременно невыполнимых требований, например: «Стой там — иди сюда». Примером двойной связки может быть ситуация, когда человек, говоря «Да, согласен!», всем своим видом демонстрирует полное несогласие, или наоборот. Еще пример — это фразы типа «Да, но…..» или «Согласен, однако….». Вообще, любое амбивалентное (двойственное) поведение или суждение демонстрирует двойную связку. И «да», и «нет», одновременно…
Еще один пример патологической двойной связки:
Женщина предлагает своему мужу сразу два галстука – голубой и красный. Такое предложение само по себе уже странно. “Это неспроста, – думает муж, – она что-то замышляет”. Когда человек надевает, например, синий галстук, жена ему говорит: “А, значит, красный галстук тебе не нравится?” Это и есть патологическая двойная связка. Человек уже не знает, что делать. Он в растерянности, заблокирован. И в конце концов он решит носить сразу оба галстука вместе. А через 6 месяцев окажется в психиатрической больнице.
Процитирую по А.И.Фету «Двойная связка. Теория шизофрении по Грегори Бейтсону»:
«Мать, не любящая своего ребенка, но вынужденная имитировать отсутствующее чувство, представляет гораздо более частое явление, чем принято думать. Она не выносит сближения с ребенком, но пытается поддерживать с ним связь, требуемую приличием.
Ребенок, нуждающийся в материнской любви, инстинктивно тянется к матери, поощряемый ее словесным обращением. Но при физическом сближении у такой матери начинает действовать механизм отталкивания, который не может проявиться в прямой и недвусмысленной форме и маскируется каким-нибудь косвенным способом: мать придирается к ребенку по любому случайному поводу и отталкивает его, высказывая это на более абстрактном уровне, чем первичный уровень «материнской любви».
У ребенка находится какой-нибудь недостаток, он всегда оказывается в чем-нибудь виноват; например, его любовь к матери объявляется неискренней, потому что он не сделал того или другого.
Таким образом, ребенок воспринимает противоположные сообщения, выражающие притяжение и отталкивание, и обычно на разных логических уровнях: притяжение выражается в более простой и прямой форме, а отталкивание – в более сложном, замаскированном виде, с помощью несловесной коммуникации или рассуждений, ставящих под сомнение его любовь к матери.Складывающийся таким образом стереотип связи между матерью и ребенком продолжается и тогда, когда ребенок идет в школу. Внушения матери в таких случаях тоже имеют двойной характер: на низшем уровне мать внушает ему, что он не должен драться с Петей, Васей и т.п., а на высшем, более абстрактном уровне – что он должен «защищать свое достоинство», «не давать себя в обиду», и т.д.
Конечно, во всех случаях ребенок оказывается виновным, поскольку он не исполняет либо первого, прямого внушения, либо второго, косвенного. Этот конфликт между двумя уровнями общения, при котором ребенок «всегда виноват», и называется двойной связкой. Механизм двойной связки вовсе не ограничивается отношениями между матерью и ребенком, а представляет весьма распространенную патологию человеческого общения.
Вовсе не всегда такой конфликт приводит к катастрофическим последствиям. Здоровая реакция ребенка на бессознательное лицемерие матери — это сопротивление: почувствовав противоречия между требованиями матери, ребенок начинает их «комментировать», доказывая несправедливость матери и свою правоту.
Но если мать реагирует резким запретом комментировать ее поведение (например, угрожая покинуть ребенка, сойти с ума или умереть, и т.д.) и тем самым не позволяет ему сопротивляться, то у ребенка подавляется способность различать сигналы, обозначающие характер коммуникации, что и составляет зачаток шизофрении. Иногда может помочь вмешательство отца, но в «шизогенных» семьях отец слаб и беспомощен.Если ребенок имеет возможность сопротивляться противоречивым требованиям матери, это, конечно, нарушает спокойствие семьи, но у такого ребенка есть шансы вырасти здоровым: он научится распознавать сигналы, определяющие логические уровни сообщений. В более абстрактном требовании он распознаёт отрицание более конкретного, возмущается и не всегда повинуется, но отнюдь не смешивает две стороны «связки».Иначе складывается дело, если ребенок не может сопротивляться. Ребенок учится не различать логические типы сообщений, делая тем самым первый шаг к шизофрении. На претензии матери он отвечает теперь искренним непониманием, так что его считают «ненормальным». А потом этот же шаблон отношений переносится на других людей…Это вовсе не значит, что такой ребенок непременно станет психически больным. Он ходит в школу, проводит время вне семьи и может постепенно научиться различать сообщения разных логических типов, если его отношения с «шизогенной» матерью были не слишком интенсивны. Может быть, он будет делать это не так хорошо, как другие; вероятно, у него не особенно разовьется чувство юмора, и он не будет так заразительно смеяться, как его друзья.
А теперь про наследственность и гендерные стереотипы…
Можно понять, как вся эта последовательность событий связана с наследственностью. Прежде всего, человек, воспитанный в «двойной связке», сам подсознательно привыкает к этой системе отношений и применяет ее к своим детям.
Именно мать склонна передавать навыки двойных связок своим детям, т.к. у отца нет инстинктивной любви к детям, а культурно обусловленные чувства, не менее подлинные и сильные, не подвергаются у него искажению, связанному с инстинктом.
Если условия не позволяют детям сопротивляться этому воспитанию, то возникает «шизофреническая семья». Если позволяют, то такая «традиция» не образуется, и в следующем поколении этот механизм может исчезнуть. Такая «наследственность» зависит не от генов, а от воспитания — это культурная наследственность.
«Шизофреническая семья» влияет исключительно на формирование «внутренней двойственности» человека, а «уход от реальности» в варианте «розовых очков» — это уже следствие того дискомфорта, который человек испытывает от своей двойственности… конкретный способ «психологической защиты».
Что касается «пофигизма», то в экстремальной форме он может проявится в виде аутизма, в данном контексте — склонности индивидумов не иметь контакт с окружающими согласно общепринятым устоям и нормам.
Кстати, «двойственность», «рваность, скачкообразность мышления» и «аутизм» — три основных диагностических признака шизофрении.
Клинические случаи: сходство и примеры
После прочтения книги становится ясно, что описанные 11 семей имеют некоторые сходные признаки. Они повторяются во всех или нескольких случаях из выбранной группы. Среди таких признаков можно выделить следующие:
- Сложные коммуникации между дочерью и матерью или обоими родителями, заключающиеся в неоднозначности передаваемых сообщений. Это отрицание либо обесценивание существующих фактов, ложная интерпретация, двойные послания, противоречащие друг другу, так называемый газлайтинг.
Например, первый случай из описанных — пациентка по имени Майя:
«Как говорила Майя, ее отец «…часто смеялся над тем, что я говорила ему, а я не могла понять, над чем он смеется. Мне казалось это очень обидным… Я рассказывала папе о школе, а он смеялся над моими словами. Если я рассказывала ему о своих снах, он смеялся и говорил, чтобы я не относилась к ним серьезно…» [1, С. 33].
Случай другой девушки, Клер Черч:
«Миссис Черч лишь с большим трудом удавалось поддерживать впечатление, что они «очень похожи… Чтобы увидеть сходство, приближавшееся к идентификации, миссис Черч приходилось отрицать собственное восприятие, побуждать Клер отрицать свои чувства и так изменять свои слова, жесты, движения, чтобы они не очень противоречили образу дочери, нарисованному матерью» [1, С. 83].
Семья Сары Данциг:
«Нам прежде всего нужно было объяснить, почему эта девушка так наивна. Можно было бы предположить… что попытки членов семьи мистифицировать ее, обмануть были следствием этой наивности. Отчасти так и было. Но наши данные свидетельствуют, что сама ее наивность есть результат предыдущих обманов и мистификаций. Таким образом, семья оказалась втянутой в порочный круг. Чем больше Сару мистифицировали, тем больше она становилась наивной, а чем больше она была наивна, тем определеннее для членов семьи была необходимость защищаться от этой наивности, обманывая девушку» [1, С. 124].
В семье другой пациентки, Руби Иден, существовала путаница даже относительно того, кто кем и кому приходится: свою биологическую мать она должна была называть «мамой», а тетю «матерью», отца – «дядей», а дядю – «папой».
«Руби с матерью жили вместе с замужней сестрой матери, мужем этой сестры (папа или дядя) и их сыном (двоюродным братом). Ее отец (дядя) был женат, жил с другой семьей где-то в другом месте и навещал их лишь изредка. В семье возникали яростные споры по поводу того, знала ли Руби, кто она на самом деле» [1, С. 140].
Такое отношение, несомненно, сильно дезориентировало пациенток, что они порой не могли отличить реальность объективную от созданной в таком дисфункциональном общении.
- Семья как замкнутая система. В некоторых из описанных случаев пациенткам запрещалось вести социальную жизнь и общаться с людьми за пределами семьи, так как это объявлялось опасным.
Описанный случай Люси Блейр:
«Миссис Блейр рассказывала, что ее муж следил за всеми шагами Люси, требовал, чтоб она отчитывалась за каждую минуту, проведенную вне дома, говорил ей, что если она будет выходить из дома, ее похитят, изнасилуют или убьют… Он (и его брат, мать, сестра и невестка) терроризировали Люси рассказами о том, что случится, если она покинет «безопасность» дома. Он считал, что ей полезно таким образом «закаляться»» [1, С. 54].
В некоторых случаях пациентки при удалении от семьи и помещении в другую среду начинали чувствовать себя значительно лучше. Как, например, в случае пациентки Джун Филд:
«Вернувшись из лагеря, она впервые начала выражать свое истинное отношение к себе самой, к матери, к школьным занятиям, к Богу, к другим людям и так далее… Только мать увидела в этом проявления болезни…» [1, С. 160].
- Строгие рамки и ограничения. Некоторые семьи (как и сами пациентки) были очень религиозны, другие имели строгие моральные принципы и правила, крайне сложные для выполнения.
Пример из случая пациентки Сары Данциг, родители которой были ортодоксальными иудеями:
«Сара… должна была руководить своими мыслями и поступками в строгом соответствии с принудительно-одержимой интерпретацией мистера Данцига религиозной ортодоксии. Пользуясь социальной наивностью Сары, полного повиновения семья требовала только от нее одной. И она не могла сопоставить праксис родителей с праксисом других людей, поскольку все ее контакты, помимо семьи, были оборваны» [1, С. 129].
У другой пациентки, Джин Хед, родители — ревностные нонконформисты фундаменталистского направления. Их взгляды и убеждения настолько противоречат потребностям и поведению живого человека, что у Джин формируются две личности: одна для дома, а другая — для себя. И когда давление становится невыносимым, у нее возникает бредовая идея, что ее родители мертвы:
«Вероятно, нет в обществе другой группы, члены которой в некоторых отношениях больше ожидали бы от себя. Образуя семьи и тем самым ведя сексуальную жизнь… люди, подобные Хедам и их родителям, считают грехом любые сексуальные фантазии, даже в отношении своего партнера по браку. Выражение сексуальных мыслей в отношении любого человека строжайше запрещено. (…) Они утверждают, что никогда не ссорятся и не сердятся. (…) Главная цель жизни — прославление Господа, однако детей нужно учить в светских школах и нужно приобретать и «низменные» технологические познания, чтобы выигрывать… в конкурентном обществе» [1, С. 192].
- Подчеркнуто негативное отношение родителей к сексуальности пациенток: она либо отрицалась, либо порицалась, либо объявлялась чем-то ненормальным.
Пример из описанного случая Люси:
«Очевидно, мистер Блейр не считал свою тревогу из-за жены и дочери чрезмерной, и нам было ясно, какой он хотел видеть дочь — чистой девственной леди-одиночкой. Редкие случаи проявления физического и частые проявления словесного насилия по отношению к ней оправдывались его взглядом на нее как на сексуально распущенную женщину… Своей сексуальностью дочь его предала» [1, С. 67].
Другая пациентка, Майя, также рассказывала на интервью о своих сексуальных мыслях в отношении отца и матери. Родители при этом все отрицали: «Этого не было».
В случае с пациенткой Руби Иден родные весьма своеобразно отреагировали на ее случившуюся беременность:
«Как только они услышали об этом от Руби, мама и мать усадили ее на диван в гостиной и, пытаясь влить ей в матку мыльную воду, со слезами на глазах, укоризненно, жалостливо и мстительно принялись объяснять ей, какая она дура, какая она шлюха, какая она неудачница… что за свинья этот парень, какой позор…» [1, С. 142].
- Повышенное внимание к личности и действиям пациентки, обсуждение ее, стремление принимать участие во всех ее делах, «жить ее жизнью». Размытые, нечеткие личные границы, тотальный контроль, вплоть до бредовых идей непосредственного или опосредованного воздействия на мысли и личность. Это, в свою очередь, могло стать причиной бреда воздействия.
Пример из случая Майи:
«Мать жаловалась нам, что Майя не хочет ее понять, отец чувствовал то же самое, и оба очень обижались, что Майя им ничего о себе не рассказывает. Любопытна их реакция на это: им стало казаться, что Майя обладает некой особой прозорливостью. Они убедились, что она в состоянии читать их мысли» [1, С. 33].
Далее описываются «эксперименты по чтению мыслей», которые регулярно проводили родители с Майей, ничего не сообщая ей об этом, то же проделывала и она сама с ними. В семье поддерживалась идея, что члены семьи могут проникать в мысли друг друга. Последствия были предсказуемы:
«Клинически она «страдала» «идеей влияния». Она неоднократно повторяла, что, вопреки своим желаниям, оказывает на окружающих неблагоприятное влияние, и они также пагубно на нее влияют — вопреки ее сопротивлению» [1, С. 34].
Тотальный контроль действий хорошо заметен в случае пациентки Джун Филд:
«Родители не давали Джун карманных денег, но говорили, что дадут, если Джун расскажет, на что они ей… Ей приходилось давать отчет о самых мелких своих приобретениях. Однажды… Джун нашла в кино шиллинг, и родители заставили ее отдать шиллинг администрации. Джун говорила, что это нелепо, что это значит «слишком далеко заходить в честности, что если бы она сама потеряла шиллинг, то не ожидала бы, что ей его вернут. Но родители весь следующий день говорили об этом, а вечером отец пришел к ней в комнату, чтобы продолжать вразумлять ее» [1, С. 167].
Многие пациентки действительно постоянно ощущали себя под пристальным вниманием и контролем, замечали эти попытки повлиять на них. Но поскольку были сильно дезориентированы и многое из того, что делалось на самом деле, родителями отрицалось, все это воспринималось как бред, спутанность мышления и т. д.
Еще пример из случая Люси Блейр, иллюстрирующий мироощущение больной:
«Я не верю тому, что вижу. У этого нет никаких подкреплений. Ничто никак не подтверждает это — все просто происходит передо мной. Я думаю, в этом моя беда. Все, что я могу сказать, не подкрепляется… не думаю, чтобы я понимала свою реальную ситуацию… я не уверена в том, что говорят люди, и говорят ли они вообще. Я не знаю, что именно плохо, если есть что-то плохое» [1, С. 57].
Портрет
Ольге около 35 лет. Это энергичная современная деловая дама с двумя высшими образованиями: она журналист-фотограф и управленец. Она работает на двух работах: главным редактором крупного журнала и директором и преподавателем фотошколы. У неё двое детей: мальчик и девочка. Им 9 и 6 лет соответственно.
Дети эти – от разных отцов. С отцом Святослава (так зовут сына Ольги) она никогда не была расписана. Они расстались ещё до рождения мальчика. Затем Ольга некоторое время была замужем за своим коллегой и подчинённым по фотошколе, но вместе они были недолго и со скандалом разошлись.
Весь день Ольги расписан по минутам. Она всегда страшно спешит. Живёт она одна, с детьми. Когда у неё только родился Святослав, с ней жила её мама, но они постоянно конфликтовали. Мама уехала, сейчас она – в другом городе. Ольга с ней почти не общается.
Вообще она никогда ни с кем не общается неформально. Она очень деловая. Просто общаться, в её представлении, — значит – терять время. Кроме того, она очень неуверенна в себе в общении, даже боится его. При любых неформальных контактах она ощущает себя словно голой: ей тяжело, стыдно, страшно, хочется, чтобы это поскорее кончилось.
Стиль её общения – отрывистый и резкий.
Она не явная хамка, но подчинённые её побаиваются. Она очень требовательна и придирчива.
Так же она обращается и с детьми. Разговаривает она с ними мало: в основном, это какие команды, распоряжения.
Однако Ольга – крайне заботливая мама. Святослав занимается с тремя репетиторами, ходит в бассейн и музыкальную школу. Ольга даже ездит за ним в бассейн и в музыкальную школу на машине (туда он едет сам, на городском транспорте). Соня, её дочь, уже занимается танцами, хотя она ещё только собирается идти в первый класс.
Ольга хорошо разбирается в кулинарии, умеет готовить. Детей она отлично кормит, одевает.
Однако, несмотря на все её заботы, дети, даже на вид, выглядят несчастными.
У Святослава тонкое, бледное личико, большие уши, он всегда выглядит усталым, унылым, каким-то пришибленным. У Софьи уголки рта, как у старухи, опущены далеко вниз, а глаза всегда с тёмными кругами под ними, будто она не высыпается или постоянно плачет, хотя это не так.
Друг с другом дети тоже общаются мало: у них у каждого – своя комната. Ольга – обеспеченный человек: она зарабатывает более 100 тысяч рублей в месяц, это не считая журналистских гонораров и доходов от рекламы. Общий её доход – более 250 тысяч в месяц. Она платит большую ипотеку. У неё прекрасная квартира в престижном районе, в новом доме.
Ольга никогда ни о чём не советуется с детьми: все решения принимает сама. Дети никогда и не пытаются высказывать своё мнение: и Святослав, и Софья – покорные, послушные. Весь день их расписан мамой, от подъёма до отбоя. Ничего своего в их жизни нет, и они не могут себе представить, что может быть.
Мама – их полная, абсолютная владычица. Ольга не терпит ни малейшего противоречия себе, ни малейшего непослушания.
И не только от детей. И на работе она мгновенно избавляется от тех, кто ей хоть чем-то, хоть какой-то мелочью, не угодил.
Внешне Ольга – типичная деловая дама и типичная начальница. Она высокого роста, плотного сложения. Лицо у неё амимичное, несколько бледное, холодное. Взгляд тоже отодвигающий, холодный, и такой же голос, резкий, отрывистый.
Она никогда не смотрит в глаза собеседнику. Движения у неё тоже резкие, быстрые. Она часто роняет и бьёт посуду, потому что всегда торопится куда-то и не успевает. Несмотря на свою деловитость, она рассеянная: часто забывает, что назначила кому-то встречу, и не приходит на неё. Она плохо спит и принимает сильнодействующие снотворные.
Свою личную жизнь Ольга совсем забросила. После скандального развода с мужем она уже 2 года одна, у неё нет близкого мужчины, и она ничего не пытается делать, чтобы он появился.
Портрет шизофреногенной матери в этом ролике:
Шизофреногенная мать или оба родителя?
Идея шизофреногенной матери возникла примерно в те же годы, когда была написана эта книга — ее впервые высказала Фрида Фромм-Райхман в 1948 году. Такая мать, по описанию Фромм-Райхман, холодная и доминирующая, эгоистичная, стремящаяся к полному контролю над поведением ребенка. Ее поведение включает в себя особый паттерн, называемый double bind или двойная связь, что означает два противоречащих друг другу утверждения. В приведенных случаях видно, что такие паттерны встречались довольно часто в семьях пациенток, например, когда от них требовали самостоятельности и в то же время ограничивали во всем, разрешали встречаться с мальчиками и в то же время порицали любые сексуальные проявления и т. д.
Однако, теория Фромм-Райхман не получила научного подтверждения. В случаях, приведенных в книге, к тому же, речь не идет о поведении одной только матери: в формировании мироощущения больных участвуют все родственники. Так что, скорее, можно говорить о шизофреногенной семье, дисфункциональных отношениях и обстановке, провоцирующей заболевание.
Консультация психолога: шизогенная и шизофреногенная мать
Шизогенная и шизофреногенная мать – нестрогие понятия, употребляемые некоторыми психологами в практике. По мнению таких психологов, шизогенная мать – это женщина, которая формирует у своего ребёнка шизоидные черты личности (характера), а шизофреногенная мать формирует болезнь шизофрению.
Любые публикации на этом сайте не претендуют на роль учебника по психологии, психиатрии или руководства по психологической помощи. Помощь профессионального психолога, в большинстве случаев, эффективней, чем самопомощь клиента. Мы только пытаемся дать нашим клиентам и читателям поверхностный кругозор в психологии. В легких случаях это помогает человеку разобраться в себе, не обращаясь к психологу. В тяжелых случаях кругозор клиента в психологии значительно улучшает взаимопонимание между клиентом и психологом, а, следовательно, убыстряет и удешевляет психологическую помощь. Так что, в большинстве случаев, знать – полезнее, чем не знать.
1. Шизогенная или шизофреногенная мать?
Исторически изначально возникло понятие именно шизофреногенная, а не шизогенная мать.
Еще Зигмунд Фрейд указывал на возможные психологические причины возникновения шизофрении. Фрейд предполагал, что если родители впадают в крайности в воспитании ребёнка (например, родители чрезмерно суровы, холодны и отчуждённы или наоборот проявляют излишнюю заботливость и гиперопёку по отношению к ребёнку), то ребёнок испытывает психологическое напряжение, и у него развиваются ответные реакции (психологические защиты). По мнению Фрейда, у ребёнка возникают психологические процессы регрессии и попытки восстановить контроль своего Эго над ситуацией. Уходя от непосильного для детской психики эмоционального напряжения, ребенок «сбегает» в мир, где ему было хорошо – регрессирует в детство, и там ребенок впадает в крайности нарциссизма и эгоцентричной заботы исключительно о своих нуждах. Т.е., ребенок отвечает крайними мерами на крайности родителей. Однако, взрослея, ребенку не удаётся оставаться в состоянии регрессии в детство, т.к. родители и окружающая действительность принудительно «выдёргивают» ребёнка оттуда (ведь требования к взрослеющему ребёнку возрастают), и тогда взрослеющий ребёнок пытается восстановить контроль своего Эго над ситуацией – так возникают мании преследования и величия. По мнению Зигмунда Фрейда, примерно так возникает и развивается шизофрения у человека в результате воздействия воспитания родителей. Таким образом, Фрейд поставил вопрос и шизофреногенных родителях.
Однако понятие именно шизофреногенная мать было подробно разработано не Зигмундом Фрейдом, а Фридой Фромм-Рейчман в 1948 году. По её мнению, шизофреногенная мать – холодная доминантная женщина, не обращающая достаточного внимания на потребности ребёнка. Для шизофреногенной матери ребёнок – социальный проект, а не маленький любимый человек. Такие матери могут презентировать трудности в рождении и воспитании ребенка, демонстрировать своё материнское самопожертвование, а на самом деле использовать условный социальный проект «Ребёнок» для достижения своих целей в жизни. А далее всё происходит примерно так, как описывал Зигмунд Фрейд.
Интересныестатьи
Семейный тренинг
О личном подходе в психологии и в практике консультации психолога
Подводные камни психосоматики
Об исполнении желаний
Впоследствии ни взгляды Фрейда, ни взгляды Фромм-Рейчман не получили строгих научных доказательств. Статистические данные показывают, что матери большинства тяжелых больных шизофреников не соответствуют описаниям Фрейда и Фромм-Рейчман. По всей видимости, в возникновении и развитии шизофрении, как болезни, доминируют совсем другие причины.
Однако некоторые практикующие психологи замечали, что определенный тип личности и характера матери очень часто сопровождается высокими показателями шизоидности ребенка, что доказывается общепризнанными авторитетными психодиагностическими методиками (например, MMPI). Эти психологи считают, что наличие определенного психологического типа матери (как единственной причины) недостаточно для возникновения и развития шизофрении, но провоцирует у ребенка шизоидность (пограничное состояние между нормой и патологией – шизофренией), а вот высокий уровень шизоидности уже может быть почвой для развития болезни шизофрения при наличии других более весомых причин (например, наследственных).
В своей практике мы многократно встречали случаи, подтверждающие это предположение. Вот почему мы считаем понятие шизофреногенная мать некорректным, а вот понятие шизогенная мать – пусть и нестрогим, но вполне допустимым и корректным для практического психолога, где имеют значение многолетние наблюдения за психикой и поведением людей, подкрепленные психодиагностическими обследованиями. Таким образом, мы говорим о шизогенной (а не шизофреногенной) матери.
2. Кто такая шизогенная мать?
По нашим практическим наблюдениям психологов, шизогенная мать – это доминантная, внутренне эмоционально отчужденная по отношению к ребёнку женщина, которая использует ребёнка, как социальный проект для достижения своих целей, и при этом в своем поведении демонстрирует ребёнку непоследовательность по отношению к нему: от чрезмерного контроля до агрессии (хотя бы только вербальной). Таких матерей мы называем шизогенными, а их дети (как подростки, так и взрослые) при нашем психодиагностическом обследовании чрезвычайно часто показывают высокие показатели шизоидности (на уровне акцентуации или даже психопатии). Несомненно, шизогенная мать не может являться единственной или главной причиной возникновения и развития шизофрении у ребенка (впоследствии взрослого), но спровоцировать высокую шизоидность, последующие драматичные психологические проблемы и тяжёлую социальную дезадаптацию – запросто! Таковы наши нестрогие наблюдения в практике психолога.
3. Зачем шизогенная мать это делает?
Несомненно, шизогенная мать не делает целенаправленных осознанных усилий по формированию высокого уровня шизоидности у своего ребенка (который впоследствии испытывает закономерные последствия шизоидности во взрослой жизни). Шизогенная мать отдает приоритеты своим жизненным целям и идет на поводу у свойств своего характера (личности). Она не контролирует своё поведение по отношению к ребёнку (в силу незнания клинической детской психологии или по причине эмоциональной распущенности), а уж шизоидный ребёнок у нее получается просто и логично, как следствие её поведения. Шизогенная мать вполне может любить своего ребёнка, но себя, свою личность и свои жизненные цели она любит значительно больше. Меняться для целей воспитания психологически благополучного и социально адаптивного ребенка или, по крайней мере, контролировать свои эмоции и поведение, шизогенная мать не может или не хочет.
4. Как шизогенная мать это делает?
Мы многократно проводили психологические консультации для подростков и взрослых с высоким уровнем шизоидности, которые описывали своих матерей, как шизогенных. Значительную часть этих матерей мы наблюдали непосредственно сами на консультации психолога.
Большинство взрослых шизоидных детей шизогенных матерей описывают примерно похожие алгоритмы возникновения у себя шизоидных свойств личности (характера). Всплески вербальной агрессивности матерей; частая демонстрация матерью эмоциональной отчужденности; доминантное мнение матери по всем вопросам без признания ребенка пусть неравноправным, но хотя бы участником разумной дискуссии; ощущение ребёнка себя нелюбимым и незащищенным, – всё это порождает психологическую и поведенческую реакцию ребёнка по шизоидному типу.
Со временем шизоидная реакция становится частью личности и характера. Ребенок начинает испытывать желание сбежать в иллюзорный приятный мир (например, регрессия в детство, чрезмерное фантазирование или увлечение компьютерными играми), формируется нежелание (а впоследствии и неспособность) к близкому эмоциональному контакту (ведь самый близкий человек мать – эмоционально травматична), формируется особое витиеватое и вычурное мышление (попытки ребёнка придумать, как слабому человеку можно избежать доминанты и агрессии со стороны более сильного, и при этом самого близкого).
В результате вырастает подросток, а потом взрослый человек с высоким уровнем шизоидности (на уровне акцентуации или психопатии), что и подтверждается психологическими тестами. Чтобы не перегружать данный текст подробным описанием, что такое шизоидность, как она проявляется и к каким последствиям приводит, мы отсылаем читателя к нашей публикации: «Консультация психолога: шизоидность».
5. Почему именно шизогенная мать, а не шизогенный отец?
Социальные традиции большинства семей таковы, что из двух родителей именно мать, а не отец проводит большую часть времени с ребенком. Если предположить, что шизоидные дети вырастают, в том числе, в результате шизогенного влияния родителей, то именно влияние матери характеризуется длительностью и тотальностью. Закономерно, личность и характер ребенка формируется больше матерью, чем отцом. Агрессивный, доминантный, эмоционально отчужденный отец может восприниматься ребенком, как временное (приходящее и уходящее) «стихийное бедствие» (которое можно переждать или от которого можно спрятаться), а вот мать с подобными качествами (в силу своего постоянного и тотального присутствия в жизни ребенка) не оставляет ребёнку никаких возможностей, кроме как психологически приспосабливаться и деформироваться по шизоидному типу.
6. В чем недостатки понятия шизофреногенная мать?
Как мы уже писали, нет строгих научных доказательств, что определенный психологический тип матери значимо коррелирует (статистически связан) с заболеванием шизофренией у детей и взрослых. В психиатрии есть несколько типичных и обоснованных взглядов на возникновение и развитие шизофрении – в основном, это влияние генетических факторов, и биохимическая аномалия (дофаминовая (допаминовая) гипотеза). Изучение родственников больных шизофренией, а также исследования однояйцевых близнецов это доказывают.
Если один из однояйцевых близнецов во взрослом возрасте имеет диагноз шизофрения, то примерно в 48% случаев у второго близнеца тоже шизофрения. Это очень высокий показатель. А вот если близнецы разнояйцовые, то этот показатель всего 17%. Убедительно!
Чрезвычайно интересна дофаминовая (допаминовая) гипотеза. Согласно многочисленным биохимическим исследованиям дофамин (допамин) и некоторые другие вещества значимо влияют на деятельность нейронов. Есть весомые причины предполагать, что избыток дофамина приводит к шизофрении, а недостаток к болезни Паркинсона. Успехи медикаментозного лечения шизофрении и болезни Паркинсона препаратами, регулирующими уровень дофамина, наглядно это подтверждают.
Но ни генетические исследования, ни показатели биохимической аномалии значимо не коррелируют с психотипическими особенностями матерей шизофреников. Термин шизофреногенная мать – ошибочен! В отличие от термина шизогенная мать, который хотя и не строг, но подтверждается обширной практикой психологов. На наш субъективный взгляд, шизофреногенная мать не существует! Шизогенная мать – несомненно, да!
7. Может ли ребёнок самостоятельно сопротивляться шизогенной матери?
К сожалению, формирование шизоидных качеств – это и есть сопротивление ребенка шизогенной матери. Тот самый случай, когда не сопротивляться невозможно, а сопротивление часто приводит к клиническому своеобразию по типу шизоидности и социальной дезадаптации. В этом трагичность ситуации.
8. Что делать взрослому человеку, если у него шизогенная мать?
А) Изолироваться от воздействия матери (взрослый человек вполне может взять под контроль свои контакты с матерью при сохранении уважения и заботы в адрес матери).
Б) Расширить свой кругозор и осознать свои особенности личности и характера, сформированные в результате воспитания. Осознать происходящее с собой, постараться взять свои реакции под контроль (шизоидность – не шизофрения, её вполне можно контролировать). Много читать по теме, например, «Консультация психолога: шизоидность».
В) Обратиться к хорошему психологу, который методами психологической помощи поможет скорректировать негативные последствия воспитания шизогенной матерью.
9. Чем может помочь психолог?
К счастью, большинство людей с повышенным уровнем шизоидности обладает одновременно высоким уровнем интеллекта. Собственно, это часто неотъемлемое качество шизоидности. В нашей практике психологов цикл психологических консультаций (даже без применения серьезных методик психотерапии) частенько значительно снижал шизоидность у взрослых клиентов – если уж не до нормы, то хотя бы до приемлемого уровня. В этом смысле, ситуация не только не безнадёжная, а наоборот очень перспективная для психологической помощи.
© Авторы Игорь и Лариса Ширяевы. Авторы консультируют по вопросам личной жизни и социальной адаптации (успеха в обществе). Об особенностях аналитической консультации Игоря и Ларисы Ширяевых «Успешные мозги» можно прочитать на странице КОНСУЛЬТАЦИЯ.
Аналитическая психологическая консультация Игоря и Ларисы Ширяевых. Задать вопросы и записаться на консультацию можно по телефону. E-mail Будем рады помочь Вам!
Tags: статьи по психологии
Шизофрения и наследственность: современные исследования
Шизофрения считается наследственным заболеванием: если кто-то из близких или дальних родственников был болен шизофренией, то пациент имеет предрасположенность. Чем более близкие родственники болели шизофренией, тем больше вероятность, что симптомы болезни еще раз проявятся в данной семье. Однако, здесь есть очень тонкий и неоднозначный момент: передается ли шизофрения генетически или все же имеют место некие поведенческие паттерны? Авторы книги развивают вторую версию.
Вопрос о возникновении и неоднородности проявлений шизофрении занимает умы ученых всего мира уже много лет. Основные направления исследований — это этиология шизофрении, изучение генеза клинического полиморфизма и фармакологические исследования. То есть, если выражаться более простым языком, ученых интересует следующее: откуда все-таки берется шизофрения, почему ее симптомы так разнятся от случая к случаю, и как ее можно вылечить?
На сегодняшний день достоверно известны следующие факты:
- дети с двумя больными родителями имеют риск возникновения заболевания 41-46%, еще более выражен этот риск у однояйцевых близнецов: 47-48%;
- родители детей, больных шизофренией, имеют выраженные шизоидные черты личности, их когнитивные особенности очень схожи с аналогичными особенностями у больных, а примерно 20-30% родственников диагностированных шизофреников имеют так называемые «спектральные расстройства», представляющие собой ослабленные симптомы шизофрении или заостренные черты личности;
- у детей с шизофренией и их родителей обнаруживают одинаковые биохимические и иммунологические отклонения [5].
Все это может указывать на то, что заболевание действительно происходит из семьи, и, возможно, имеет генетическое происхождение, однако до последнего времени ген шизофрении так и не был выявлен. Однако все изменилось в прошлом году, после публикации в журнале Nature, где сообщалось о том, что ген шизофрении был наконец-то открыт учеными: это был белок С4, локализованный в нейронных отростках, синапсах и телах клеток. У мышей С4 опосредованно влиял на ликвидацию синапсов в постнатальный период развития.
«Структурно разнообразные аллели генов компонентов дополнения С4 генерируют различные уровни выраженности С4А и С4В в головном мозге, причем каждый общий аллель С4 ассоциируется с шизофренией пропорционально его тенденции генерировать большее проявление С4А», — сообщается группой американских ученых во главе со Стивеном МакКэрролом из института Броуда при Гарвардском университете и Массачусетском технологическом институте [2]. Это исследование призвано объяснить, почему у больных шизофренией снижается количество нейронных связей.
Однако, не все так просто: открытие гена C4 лишь немного приблизило ученых к пониманию биологических механизмов возникновения болезни, но не является однозначным доказательством генетического происхождения шизофрении. Поскольку проявления заболевания очень разнообразны, также много и генетических отклонений, которые присутствуют в одних случаях и отсутствуют в других.
Перспективы исследований
В настоящее время многие исследователи шизофрении, а также защитники интересов больных все же склоняются к мнению, что это не общее заболевание, а лишь набор определенных симптомов. Многие даже отказываются от определения «шизофрения», считая, что такой диагноз стигматизирует больного и ничего не сообщает о его личности [3].
Многие врачи, непосредственно работающие с больными, рекомендуют увеличить финансирование немедицинских подходов, таких как семейная и когнитивно-поведенческая терапия. Также многие высказывают сомнения в правильности идеи о наследовании болезни, появившейся в основном благодаря семейным и близнецовым исследованиям. Эти ученые и врачи склоняются к мнению о преимущественном влиянии на развитие шизофрении среды, личных и семейных обстоятельств, пережитого стресса и психических травм, в особенности полученных в детском возрасте.
